Джон Рональд Руэл Толкиен
Сильмариллион
под редакцией Кристофера Толкиена
ЧАСТЬ 9. ОБ ИСХОДЕ НОЛДОР
Спустя некоторое время возле Круга Судьбы собралась огромная толпа, и валар сидели, скрытые во мраке, потому что стояла ночь. Но теперь вверху мерцали звезды Варды, воздух очистился, так как ветер Манвэ разогнал смертельные испарения и отбросил назад тени моря.
Тогда поднялась Йаванна и, встав на Эзеллохаре, Зеленом Холме, ныне оголившемся и черном, возложила руки на Древа. Но они были мертвы и темны, и каждая ветвь, которой касалась Йаванна, ломалась и безжизненно падала к ее ногам. Послышались стенания множества голосов, и тем, кто оплакивал Древа, казалось, что они осушили до дна чашу скорби, наполненную для них Мелькором. Но это было не так.
И Йаванна предстала перед валар и сказала:
- Свет Дерев исчез и живет теперь только в сильмариллах Феанора. Он был предусмотрителен! Даже для тех, кто волей Илуватара обладает могуществом, есть такие работы, которые могут быть исполнены однажды и только однажды. Я дала бытие свету Дерев, и в пределах Эа я никогда больше не смогу повторить это. И все же, имей я хоть немного этого света, я бы смогла вернуть Древа к жизни, прежде чем корни их начнут разлагаться, тогда наши раны были бы излечены, а злоба Мелькора разрушена.
И тогда заговорил Манвэ:
- Ты слышишь, Феанор, сын Финвэ, слова Йаванны? Дашь ли ты то, что она просит?
Последовало долгое молчание, но Феанор не ответил ни слова.
Тогда Тулкас воскликнул:
- Скажи, нолдо, да или нет? Но кто бы мог отказать Йаванне? И разве свет сильмариллов не взят от ее первоначальных трудов?
Но Ауле-Созидатель сказал:
- Не спеши. Мы просим о более важном, чем ты предполагаешь. Дай ему время подумать.
И тогда Феанор заговорил и воскликнул с горечью:
- Есть малые вещи, которые, как и большие, могут быть исполнены всего лишь один раз. Возможно, я отдам свои камни, но никогда уже не создать мне их подобие, и если я должен разбить их, я разобью свое сердце, и это убьет меня первым из всех эльдаров Амана!
- Не первым, - сказал Мандос, но никто не понял смысла его слов.
Снова наступило молчание, пока Феанор размышлял во мраке. Ему казалось, что он окружен кольцом врагов, и Феанор вспомнил слова Мелькора, сказавшего, что сильмариллы не будут в безопасности, если валар не обладают ими. "Разве он не вала, как и они? - сказал себе Феанор, - и разве не понимает он их сердца? Да, вор разоблачил воров!" И он громко воскликнул:
- Я не сделаю этого по доброй воле! Но если валар принудят меня, тогда я буду знать, что Мелькор действительно их родич.
И Мандос ответил:
- Ты сказал.
А Ниэнна встала и, поднявшись на Эзеллохар, отбросила серый капюшон и смыла своими слезами грязь, оставленную Унголиант. И она запела песню, оплакивающую жестокость мира и осквернение Арды.
Но пока Ниэнна изливала свою скорбь, прибыли вестники из Форменоса. Это были нолдор. Они принесли недобрые вести. Они рассказали, что ослепляющая тьма пришла на север и внутри ее была какая-то сила, не имеющая названия, и тьма истекала из этой силы. Но и Мелькор был там, и он пришел к дому Феанора и перед его дверями убил Финвэ, короля нолдор, и пролил первую кровь в Благословенном Краю, потому что один лишь Финвэ не бежал перед ужасом тьмы.
И вестники сказали, что Мелькор разрушил укрепление Форменоса и забрал все камни, что хранились там, и сильмариллы исчезли.
Тогда Феанор встал и, воздев перед Манвэ руки, проклял Мелькора, назвав его Морготом, Черным Врагом Мира, и только под этим именем тот был известен впоследствии эльдарам. И еще Феанор проклял тот час, когда он пришел на Таникветиль по призыву Манвэ. Феанор думал, в безумии своей ярости и горя, что, будь он в Форменосе, его сила помогла бы чему-нибудь. Но он был бы тоже убит, как и намеревался Мелькор.
Затем Феанор покинул круг судьбы и бежал в отчаянии в ночь, потому что его отец был дороже ему, чем свет Валинора или несравненные создания его рук. Да и кто из сыновей эльфов или людей больше любил своего отца?
Многих опечалило горе Феанора, но утрата постигла не только его. Йаванна плакала возле холма в страхе, что тьма навсегда поглотит последние лучи Света Валинора. Потому что, хотя валар еще не совсем осознали, что произошло, они понимали: Мелькору помогло нечто, пришедшее извне Арды.
Сильмариллы исчезли, и могло показаться безразличным, сказал бы Феанор Йаванне "да" или "нет". И все же, сказал бы он "да" до того, как пришли вести из Форменоса, может быть, его последующие действия стали бы иными. Но теперь судьба нолдор была решена.
Тем временем Моргот, избегая преследования валар, пришел в бесплодные земли Арамана. Эта страна лежала на севере, между горами Пелори и Великим Морем, подобно Аватару на юге. Но Араман был обширнее: там, между побережьем и горами, находились обширные равнины, более холодные, потому что льды здесь подходили ближе.
Моргот и Унголиант поспешно пересекли эту местность и, пройдя через густые туманы Ойомурэ, добрались до Хелкараксэ, где узкий пролив между Араманом и Средиземьем был заполнен битым льдом.
И Моргот переправился через него и вернулся, наконец, на север Внешних земель.
Они пришли вместе, потому что Моргот не мог ускользнуть от Унголиант, и ее облако все еще окружало его, а все ее глаза следили за ним.
Так они оказались в той местности, которая лежала к северу от залива Дренгист. Теперь Моргот приблизился к руинам Ангбанда, где находилась эта огромная западная крепость. И Унголиант понимала, на что он надеется, и знала, что здесь он попытается ускользнуть от нее.
И она остановила Мелькора, требуя, чтобы он исполнил свое обещание.
- Жестокосердный! - сказала она. - Я сделала то, что ты потребовал. Но я все же голодна!
- Чего же тебе еще? - ответил Моргот. - Или ты хочешь упрятать весь мир в свое брюхо? Этого я тебе не обещал! Я его повелитель!
- Столько мне не нужно, - сказала Унголиант. - Но ты унес из Форменоса огромное сокровище, и я желаю получить его. Да, и ты отдашь его из своих рук!
Тогда Мелькор был вынужден уступить ей драгоценные камни, захваченные им, один за другим, неохотно. И она сожрала их, и их красота погибла для мира. Еще огромнее и чернее стала Унголиант, но голод ее был ненасытен.
- Только из одной руки давал ты, - сказала она. - Только из левой. Разожми свою правую руку!
Но в правой руке Моргот крепко сжимал сильмариллы, и хотя они были заключены в хрустальной шкатулке, огонь их начал жечь руку Моргота, и она скрючилась от боли. Но Моргот не разжал ее.
- Ты получила, что тебе причиталось. Потому что лишь моим могуществом, что я вложил в тебя, твоя работа была завершена. Ты не нужна мне больше. Эти вещи ты не получишь и не увидишь. Я объявляю их своими навсегда!
Но Унголиант стала еще больше, а он - меньше, ибо его сила ушла от него. И Унголиант нависла над Морготом, и ее облако сомкнулось вокруг него. И она опутала Моргота сетью из крепчайших нитей и стала душить его.
Тогда Моргот издал ужасный крик, эхом отозвавшийся в горах, и потому та местность была названа Ламмот, так как эхо его голоса оставалось там и впоследствии. И если кто-нибудь, крикнув там громко, пробуждал его, вся местность между холмами и морем наполнялась звуками воплей мучительной боли.
Никто в северном мире не слыхал крика более громкого и ужасного, чем крик Моргота в тот час. Горы содрогнулись и земля затряслась, утесы раскалывались на части. Глубоко в закрытых пещерах был слышен этот крик, и далеко отсюда, под разрушенными залами Ангбанда, в подземельях, куда, разгоряченные атакой, не спускались валар, все еще таились Балроги, ожидая возвращения их повелителя. И теперь они тут же сорвались с мест и перебрались через Хитлум, и как огненная буря ринулись к Ламмоту.
Своими пламенными бичами они взорвали в клочья паутину Унголиант, и она испугалась и обратилась в бегство, извергая черный туман, скрывавший ее. Покинув север, Унголиант спустилась в Белерианд и поселилась под Эред Горгоротом, в темной долине, что впоследствии получила название Нан Дургортеб - Долина Ужасной Смерти - из-за ужаса, которым наполнила ее Унголиант.
Там во времена Ангбанда жили другие мерзкие твари, имевшие образ пауков, и Унголиант сочеталась браком с ними и пожирала их. И даже после того, как она покинула те места и ушла, когда ей захотелось, на забытый юг мира, ее потомки жили в долине и ткали свою отвратительную паутину. О дальнейшей же судьбе Унголиант не рассказывает ни одна история. Все же некоторые утверждают, что ей давным-давно пришел конец, когда от ненасытного голода она сожрала, наконец, самое себя.
Итак, страх Йаванны, что сильмариллы будут поглощены и уйдут в ничто, не оправдался, но они остались во власти Моргота. И он, теперь свободный, снова собрал всех своих слуг, кого смог найти, и привел к руинам Ангбанда. Там он вырыл заново огромные залы и темницы и над входом в них возвел трехглавую гору Тангородрим, над которым всегда густо клубился зловонный черный дым. И в Ангбанде собралось бесчисленное войско зверей и демонов Моргота, и племя выведеных им орков росло и умножалось в недрах земли.
Черная тень пала на Белерианд, и в Ангбанде Моргот выковал огромную железную корону и провозгласил себя королем мира. И в знак этого он вправил сильмариллы в свою корону. Его руки были сожжены дочерна прикосновением к этим священным камням, и черными они оставались впоследствии. Никогда уже не удалось Морготу избавится от боли ожога, державшей его в непроходящей ярости.
Эту корону он никогда не снимал, хотя тяжесть ее стала для него невыносимой. Всего лишь один раз покинул он, тайно и ненадолго, свои владения на севере, и редко выходил из подземной крепости, управляя оттуда своими армиями. И только раз за все время существования его королевства Моргот сам брал в свои руки оружие.
Сейчас больше, чем в дни Утумно, до того, как гордость его была унижена, ненависть Моргота сжигала его, и лишь в господстве над своими слугами, в совращении их ко злу он успокаивал свой дух. И власть Моргота, как одного из валар, сохранялась долго, хотя и обернулась жестокостью. И перед его лицом все, кроме самых сильных, погружались в черную бездну страха.
И вот, когда стало известно, что Моргот покинул Валинор, и погоня за ним оказалась тщетной - тогда валар надолго задержались во тьме в Круге Судьбы, и майяр, и ваниар стояли рядом и плакали. нолдор же большей частью вернулись в Тирион и оплакивали там омрачение их прекрасного города. Через сумрачный проход Калакириа в город медленно втекали туманы с темных морей, окутывая башни, и светильник Миндона едва был виден во тьме.
И тогда Феанор неожиданно появился в городе и призвал всех прийти к дому короля на вершине Туны. Но приговор об изгнании, вынесенный ему, еще не был отменен, и Феанор тем самым восстал против валар. Поэтому быстро собралась огромная толпа, желая узнать, чего он хочет. Нолдор принесли с собой множество факелов, так что холм и все лестницы и улицы, поднимающиеся из него, были залиты их светом.
Феанор был искусным оратором, и слова его имели большую власть над сердцами, когда он хотел этого. И в ту ночь Феанор выступил перед нолдорами с речью, которую они запомнили навсегда.
Свирепыми и ужасными были его слова, полными ярости и гордыни. Слушая их, нолдоры в возбуждении своем дошли до безумия. Его гнев и ненависть были главным образом обращены к Морготу, хотя многое из того, что говорил Феанор, породила ложь самого Моргота. Но Феанор обезумел от горя из-за убийства его отца и похищения сильмариллов. Теперь он требовал королевской власти над всеми нолдор, потому что Финвэ был мертв.
- Почему, о, народ нолдор, - кричал он, - почему мы и впредь должны служить завистливым валар, которые не могут даже в своем собственном королевстве уберечь нас от их врага? И пусть он сейчас враг им, разве они и он не одного рода? Мщение гонит меня отсюда, но будь даже иначе, я не остался бы дольше в одной стране с родичами убийцы моего отца! С родней вора, укравшего мое достояние! И все же не я один обладаю мужеством среди этого мужественного народа. Разве все вы не потеряли вашего короля? И разве вы больше ничего не потеряли, запертые здесь, в этой тесной стране, между горами и морем? Да, здесь был свет, которым валар превозносились над Средиземьем, но теперь тьма уравняла все. Должны ли мы, кому не грозит смерть, вечно тосковать здесь, жители мрака, окутанные туманами, тщетно источающие слезы и не знающие сострадания моря? Или же мы вернемся в наш собственный дом? В Куивиэнен бегут свежие истоки под звездами, не затемненными облаками, а вокруг лежат обширные земли, где мог бы бродить свободный народ. Они все еще там и ждут нас, тех, кто безрассудно покинул их. Уйдем отсюда! Пусть за этот город держатся трусы!
Долго говорил Феанор, убеждая нолдор последовать за ним, дабы собственными силами завоевать свободу и великие королевства в странах востока, пока не станет слишком поздно. И он повторил ложь Мелькора, будто валар держат их пленниками, чтобы люди смогли править Средиземьем. Многие из эльдар услышали тогда впервые о Последующих.
- Прекрасным будет завершение, - воскликнул Феанор, - хотя предстоит долгая и трудная дорога! Скажем рабству: "прощай"! Но также простимся и с покоем! Скажем: "прощай, слабость"! Скажем: "прощай, наши сокровища"! Мы создадим еще большие! Отправляйтесь в путь налегке, но возьмите с собой ваши мечи, потому что нам идти дальше, чем ходил Оромэ, быть выносливее, чем Тулкас: мы никогда не откажемся от преследования. За Морготом хоть на край земли! Его ждет война и неумирающая ненависть! Но когда мы победим и снова завладеем сильмариллами, тогда мы и только мы станем повелителями неиссякаемого света и хозяевами блаженства и красоты Арды! Никакой другой народ не отстранит нас!
И Феанор произнес ужасную клятву.
Его семеро сыновей встали рядом с ним и принесли тот же самый обет, и красными как кровь были их развернутые знамена в ярком свете факелов. Они принесли клятву, которую никто не мог нарушить, от которой нельзя было отказаться, даже во имя Илуватара. Они призвали против себя вечный мрак, если не сдержат ее. А свидетелями этого избрали Манвэ и Варду, и священную гору Таникветиль. Они поклялись преследовать, пока существует мир, своей местью и ненавистью всякого, кто завладеет сильмариллами - будь то валар, демон, эльф, или еще не рожденный человек, или любое другое существо, великое или малое, доброе или злое, которому еще предстоит появиться до конца дней.
Так сказали Маэдрос, Маглор и Колегорм, Куруфин и Карантир, Амрод и Амрас, князья нолдор. Многие испугались, услышав эти ужасные слова. Потому что, поклявшись так, к добру или ко злу, клятву нельзя было нарушить, и она будет преследовать принесшего обет, но преступившего клятву, до конца мира. Поэтому Финголфин и Тургон, его сын, выступили против Феанора, и снова послышались гневные речи, и в ярости дело едва не дошло до мечей.
Но Финарфин, как всегда, заговорил спокойно и пытался успокоить нолдор, убеждая их остановиться и серьезно подумать, пока не произошло непоправимое. И Ородрет, его сын, присоединился к этим словам. Финрод был на стороне Тургона, своего друга, но Галадриэль, единственная женщина среди спорящих князей, страстно убеждала нолдор покинуть Аман. Она не произносила никакой клятвы, но слова Феанора о Средиземье зажгли ее сердце, потому что она мечтала увидеть обширные, неохраняемые земли и править там королевством по собственной воле. Одного мнения с Галадриэль был Фингон, сын Финголфина, которого так же задели слова Феанора, хотя он мало любил его. А к Фингону, как обычно, присоединились Ангрод и Аэгнор, сыновья Финарфина. Однако эти трое держались спокойно и не выступали против своих отцов.
Наконец, после долгих споров верх взял Феанор, зажегший в большей части собравшихся там нолдор стремление к новому, к незнакомым странам. Поэтому, когда Финарфин снова выступил против опрометчивых поступков, призывая не торопиться, поднялся громкий крик: "Нет, уйдем отсюда!" - и Феанор с сыновьями тотчас начали подготовку к выступлению.
Те, кто отважился избрать этот темный путь, плохо представляли себе его трудности. К тому же все делалось в большой спешке, потому что Феанор торопил их, опасаясь, как бы его слова не остыли в сердцах нолдор и не превозобладали другие советы, и при всех его горделивых речах он не забывал о могуществе валар. Но из Валмара не появился ни один вестник, и Манвэ хранил молчание. Он не запрещал и не препятствовал замыслам Феанора, потому что валар были опечалены тем, что их обвинили в злых намерениях против эльдар, и в том, что они удерживают эльфов у себя, против их воли, в плену. Сейчас валар лишь наблюдали и выжидали, так как им еще не верилось, что Феанор сможет подчинить себе войско нолдор.
И действительно, когда Феанор принялся выстраивать Нолдор для выступления, тотчас начались раздоры. Потому что он, хотя и склонил слушавших его к уходу, однако, никто не собирался признавать Феанора королем. Большей любовью пользовались Финголфин и его сыновья, и их домочадцы, как и основная часть жителей Тириона, отказались выступить, если их поведет Феанор.
Так, в конце концов, разделившись на две части, войска нолдор двинулись в свой горький путь.
Феанор и его приверженцы шли в авангарде, большая же часть войска следовала сзади под руководством Финголфина. И он вел вопреки своему разуму - потому что Фингон - его сын, понуждал его. И еще потому, что Финголфин не мог покинуть свой народ, страстно желавший уйти, доверить его опрометчивым решениям Феанора. К тому же он не забыл своего обещания брату перед троном Манвэ.
С Финголфином шел и Финарфин - по тем же причинам, но он больше других не хотел уходить. И из всех нолдор Валинора - а они стали теперь многочисленным народом - едва одна десятая отказалась отправиться в путь: некоторые из любви к валар (и в немалой степени к Ауле), другие из любви к Тириону и к прекрасным вещам, созданным ими, и никто - из страха перед опасностями пути.
Но лишь только запели трубы, и Феанор вышел из ворот Тириона, от Манвэ прибежал, наконец, посланец и сказал:
- Только против безумия Феанора будет мой совет: не уходите! Потому что час недобрый, и ваша дорога приведет к бедам, которых вы не сможете предвидеть. В ваших поисках валар не окажут вам никакой помощи, но и не будут препятствовать вам, ибо вы должны знать: как вы пришли сюда свободно, так свободно и уйдете. Но ты, Феанор, сын Финвэ, изгоняешься собственной клятвой. Дорого тебе обойдется то, что не распознал ты ложь Мелькора. Ты говоришь, что он - вала. Тогда тщетна была твоя клятва отомстить ему, ибо в пределах Эа никогда не сможешь ты никого одолеть из валар, пусть даже Эру, чье имя ты призывал, сделал бы тебя втрое могущественнее, чем ты есть.
Но Феанор засмеялся и ничего не ответил вестнику, но обратился к нолдор:
- Так! Значит, пусть этот доблестный народ отправит наследника их короля в изгнание с одними лишь его сыновьями и вернется к своему рабству? Но если кто-нибудь пойдет со мной, я скажу им: вам предвещают беды? Но в Амане мы уже видели их. В Амане мы пришли от блаженства к скорби. Теперь мы попробуем другое: через скорбь найти радость или, по крайней мере, свободу!
Затем, обернувшись к вестнику, он воскликнул:
- Скажи, Манвэ Сулимо, Верховному Королю Арды, вот что: если Феанор не может свергнуть Моргота, он во всяком случае не замедлит напасть на него и не станет праздно сидеть в печали. И, может быть, Эру вложит в меня огонь больший, чем ты предполагаешь. По крайней мере, я нанесу такие раны Врагу, что даже могущественные в Круге Судьбы удивятся, услышав это. Да, и в конце концов, они последуют за мной. Прощай!
В эту минуту голос Феанора звучал так повелительно и величественно, что даже вестник Манвэ поклонился ему и, как будто узнав все, что хотел, покинул их. А нолдор были покорены. Поэтому они продолжали свой поход, и дом Феанора шел впереди их вдоль побережья Эленде, и ни разу они не оглянулись на Тирион на зеленом холме Туна. Медленно и не так уверенно следовало за ними войско Финголфина. Там первым был Фингон, а замыкали шествие Финарфин и Финрод, и много других доблестнейших и мудрейших нолдор. Они часто оборачивались, чтобы взглянуть на свой прекрасный город, пока пуч Миндон Эльдалиэва не исчез в ночи.
В большей мере, чем другие изгнанники, унесли они оттуда воспоминания о покинутом ими блаженстве и даже некоторые из вещей, созданных там ими - утешение и бремя в пути.
Теперь Феанор вел нолдор на север, потому что главной его целью было преследование Моргота. Кроме того, Туна у подножия Таникветиль находилась в таком месте, где Великое море было неизмеримо шире, чем на севере, где сближались Араман и побережье Средиземья.
Но по мере того, как разум Феанора остывал и рассудительность возвращалась к нему, Феанор с опозданием сообразил, что столь многочисленному войску никогда не преодолеть долгие лиги к северу и, наконец, не пересечь море без помощи кораблей. Но чтобы построить такой большой флот, потребовалось бы много времени и тяжелого труда, будь даже среди Нолдор мастера, искусные в этом ремесле. Поэтому Феанор решил убедить тэлери, давнишних друзей нолдор, присоединиться к ним, и в своем озлоблении он подумал, что таким образом могущество Валинора, возможно, уменьшится, зато силы Феанора для войны с Морготом возрастут.
Тогда он поспешил в Альквалонде и обратился к тэлери так, как он говорил прежде, в Тирионе.
Но тэлери остались равнодушны к его словам, хотя их действительно опечалил уход родичей и давних друзей, они предпочитали отговаривать их, чем помогать им. И они не дали им ни одного корабля и не помогли в строительстве против воли валар. Что касается их самих, тэлери не желали другого дома, кроме берегов Эльдамара, и другого повелителя, кроме Ольвэ, князя Альквалондэ.
Ольвэ не обращал свой слух к Морготу, не приютил его в своей стране и по-прежнему верил, что Ульмо и другие великие среди валар еще излечат раны, нанесенные Морготом, и что ночь еще сменится новым рассветом.
Тогда Феанора охватил гнев, потому что его все еще пугало промедление, и он в сердцах сказал Ольвэ:
- Однако, вы-то были рады принять нашу помощь, когда, слабые и неимущие, пришли к этим берегам, почти с пустыми руками! В лачугах на морском берегу жили бы вы до сих пор, если б нолдор не выстроили вам гавань и не трудились на ваших стенах!
Но Ольвэ ответил:
- Мы не отказываем в дружбе, но может быть, в ее обязанности входит образумить друзей. А когда нолдор радостно встретили нас и оказали нам помощь, тогда ты говорил иначе: мы прибыли в Аман, чтобы поселиться здесь навсегда, как братья, чьи дома стоят рядом. Что же касается наших белых кораблей: не ты дал нам их! Не у нолдор научились мы искусству кораблестроения, а у повелителей моря. И светлые бревна мы тесали собственными руками, и белые паруса соткали наши жены и матери, и дочери. И поэтому мы никогда не отдадим и не продадим наши корабли - ни ради союза, ни ради дружбы. Поэтому я говорю тебе, Феанор, сын Финвэ: для нас они - как драгоценные камни для нолдор - труд наших сердец, и создать его подобие мы не можем.
Тогда Феанор оставил его и сидел, мрачно размышляя, за стенами Альквалондэ, пока собиралось его войско.
Когда же он решил, что сил у него достаточно, он отправился в Лебяжью Гавань и начал грузиться на корабли, стоявшие там на якоре, и силой угонять их оттуда. Но тэлери оказали ему сопротивление и сбросили многих нолдоров в море. Тогда обнажились мечи, и на кораблях началась жестокая битва - и возле освещенных светильниками причалов и молов гавани, и даже на огромной арке, образующей вход в нее.
Трижды отбрасывали народ Феанора, и с каждой стороны было много убитых. Но на помощь авангарду нолдор пришел Фингон с основным войском Финголфина. Придя, они застали битву в полном разгаре, и, увидев своих поверженных родичей, бросились в атаку, не узнав истинной причины ссоры, а некоторые думали, что тэлери по приказанию валар пытались устроить засаду для нолдор.
И тэлери потерпели поражение, и большая часть моряков, живших в Альквалондэ, были безжалостно убиты. Потому что нолдор стали свирепыми и ужасными, а у тэлери сил было меньше, и вооружены они были только луками. И тогда нолдор забрали их белые корабли и, как могли, стали грести вдоль побережья на север.
И Ольвэ воззвал к Оссе, но тот не пришел, потому что валар запретили препятствовать силой бегству нолдор. Но Уинен оплакивала моряков тэлери, и море поднялось в гневе против убийц, так что многие из кораблей потерпели крушение, а те, кто плыл на них, утонули.
Об убийстве родичей в Альквалондэ подробнее рассказано в том плаче, который называется "Нолдолантэ", "Падение Нолдор", созданный Маглором незадолго до его смерти.
Однако, большая часть нолдор спаслась, и когда шторм кончился, они продолжали свой путь, некоторые на кораблях, другие - по суше. Дорога была долгой и все более трудной по мере того, как они шли вперед.
Прошло много времени их похода в безмерной ночи, и вот они, наконец, пришли к северным пределам охраняемого края на границах безжизненной пустоши Араман, гористой и холодной. И там они внезапно увидели темную фигуру, стоявшую на высокой скале, нависшей над берегом. Некоторые утверждают, что то был не простой вестник Манвэ, а сам Мандос.
И они услышали громкий голос, торжественный и ужасный, приказавший им остановиться и обратиться в слух. Тогда они замерли и стояли тихо, и из конца в конец войска нолдор был слышен этот голос, изрекший проклятие и пророчество. Оно стало называться Пророчеством Севера или Судьбой Нолдор.
Многое в нем было предсказано темными словами, смысла которых нолдор не понимали, пока несчастья не обрушились на них впоследствии, но все слышали проклятье, обращающее тех, кто не остался и не искал покровительства и прощения валар.
- Бесчисленные слезы прольете вы, и валар оградят от вас Валинор, и не впустят вас, и даже эхо ваших сетований не проникнет за горы. Гнев валар лежит на доме Феанора от запада до крайнего востока. И на всех, кто последует за ним, этот гнев ляжет так же. Клятва поведет их и предаст. И те сокровища, которые они поклялись вернуть себе, всегда будут ускользать от них. Злом обернется все то, что они начнут хорошо, и изменой родичу родича, и страхом предательства! Лишенными наследия они останутся навсегда.
Вы пролили кровь вашего народа и опозорили страну Амана. За кровь вы заплатите кровью. И жить вы будете за пределами Амана, в тени смерти. Потому что, хотя Эру дал вам неограниченный срок жизни в Эа, и болезнь не может коснуться вас, все же вы можете быть убиты и будете убиты оружием, мучениями и горем. И ваши бездомные души придут тогда к Мандосу. И там долго вы будете ждать и тосковать о своих телах, и найдете мало сострадания, хотя бы все, кого вы убили, просили за вас. А те, кому суждено терпеть лишения в Средиземье, кто не придет к Мандосу, будут ощущать растущую усталость от мира, как тяжелую рану, и станут увядать и покажутся печальными тенями юному народу, что придет следом. Так сказали Валар.
Тогда многие дрогнули, но Феанор укрепил свое сердце и сказал:
- Мы дали клятву и нелегкую! Мы сдержим ее! Нам угрожают многими бедами, и не последняя из них - измена! Но одно не было сказано: что нам предстоит страдать от трусости. Поэтому я заявляю, что мы пойдем дальше, и к этому приговору я добавлю: те дела, что мы совершим, сохранятся в песнях до конца дней Арды.
Но Финарфин в этот час покинул поход и повернул обратно, исполненный печали и с ожесточением против дома Феанора из-за своего родства с Ольвэ из Альквалондэ. И многие из его народа ушли вместе с ним, грустно возвращаясь тем путем, пока не увидели снова вдали луч Миндона на Туне, все еще сияющий в ночи.
И так, наконец, они вернулись в Валинор. Там они получили прощение Валар, и Финарфин был поставлен править остатками Нолдор в Благословенном Королевстве. Но его сыновей не было с ним, потому что они не покинули сыновей Финголфина, и весь народ Финголфина все еще продолжал идти вперед, связанный узами родства и волей Феанора и опасаясь предстать перед судом Валар, так как не все они были безвинны в убийстве родичей в Альквалондэ. Кроме того, Фингон и Тургон обладали горячими и смелыми сердцами и хотели довести дело, к которому они приложили свои руки, до конца - даже если он должен быть печальным.
Так основное войско продолжало свой путь, и зло, что было предсказано, быстро начало свою работу.
Наконец, Нолдор оказались далеко на севере Арды и увидели первые ледяные глыбы, плавающие в море, и поняли, что теперь они приблизились к Хелкараксэ. Потому что между страной Амана, что на севере изгибалась к востоку, и побережьем Эндора (что означает Средиземье), отклоняющимся к западу, существовал узкий пролив, в котором смешивались холодные воды окружающего моря и волны Белегаэра. Там лежали обширные болота и смертельно холодные туманы, а морские течения были полны сталкивающихся ледяных гор и толстого слоя битого льда. Таков был Хелкараксэ, и никто еще не отваживался ступить на его поверхность, кроме Валар и Унголиант.
Поэтому Феанор остановился, и Нолдоры принялись спорить, какой курс им следует держать сейчас. Но они стали испытывать сильные страдания от холода и нескончаемых туманов, через которые не мог пробиться ни один звездный луч. И многие стали сожалеть о том, что отправились в путь, и роптать, особенно те, кто последовал за Финголфином. Они проклинали Феанора и называли его причиной всех бед Эльдар.
Феанор же, осведомленный об этом, держал совет со своими сыновьями, и только два пути видели они, чтобы уйти из Арамана и попасть в Эндор: пешком через пролив или на кораблях. Но Хелкараксэ они считали непроходимым, а кораблей было слишком мало. Много их погибло во время долгого путешествия, оставалось же недостаточно, чтобы переправить одновременно все огромное войско. К тому же, никто не хотел ожидать на западном берегу, пока другие переправятся первыми: страх предательства уже пробудился среди Нолдор.
Поэтому Феанору и сыновьям пришла мысль: неожиданно захватить все суда и тут же отправиться. Они удерживали власть над флотом со времени битвы в гавани, и на кораблях находились лишь те, кто сражался там и был связан с Феанором. И, как будто по его желанию, с северо-запада подул ветер, и Феанор ускользнул тайно со всеми, кого он считал верными ему, и вышел в море, оставив Финголфина в Арамане. И так как море в том месте было нешироким, то, направившись на юго-восток, он пересек пролив без потерь и первым из всех Нолдор снова ступил на берега Средиземья. Высадка Феанора произошла в устье морского залива, который назывался Дренгист и уходил в Дор-Ломин.
Но когда все высадились, Маэдрос, старший сын Феанора, в свое время друг Фингона - до того, как ложь Моргота легла между ними, сказал отцу:
- Какие корабли и каких гребцов выделишь ты теперь для возвращения и кого они перевезут в первую очередь? Доблестного Фингона?
Тогда Феанор язвительно засмеялся и воскликнул:
- Никого! Тех, кого я оставил сзади, я не считаю утратой. Они оказались бесполезным грузом в дороге. Пусть те, кто проклинают мое имя, проклинают меня и дальше и хнычут, возвращаясь в клетки Валар! Сжечь корабли!
И Маэдрос отошел в сторону, а Феанор приказал предать корабли огню. Так в той местности, что была названа Лосгар, у выхода из залива Дренгист в огромном костре, ярком и ужасном, погибли красивейшие из всех кораблей, плававших когда-либо в море. И Финголфин со своим народом видел издалека красные отсветы на облаках: и все поняли, что их предали...
Таковы были первые плоды убийства родичей и Судьбы Нолдор.
Тогда Финголфин, видя, что Феанор оставил его, чтобы он погиб в Арамане или со стыдом вернулся в Валинор, исполнился горечи. Но теперь он, как никогда прежде, желал любым путем попасть в Средиземье и снова встретиться с Феанором.
Он и его войско долго блуждали, перенося тяжкие страдания, но их мужество и стойкость росли вместе с лишениями. Потому что это был могучий народ, старшие дети Эру Илуватара, только что покинувшие Благословенное Королевство и еще не узнавшие усталости Земли. Юным был огонь их сердец и, ведомые Финголфином и его сыновьями, а также Финродом и Галадриэлью, они отважились проникнуть на крайний север и, не найдя другого пути, преодолели ужас перед Хелкараксэ и страшными ледяными горами.
Впоследствии немногие из деяний Нолдор превзошли эту отчаянную переправу в отваге или в несчастьях. Там погибла Эленве, жена Тургона, и еще много других. Войско стало значительно меньше, когда Финголфин вступил, наконец, на внешние земли.
Малую любовь к Феанору и его сыновьям питали те, кто добрался все же до берега следом за Финголфином и чьи трубы трубили в Средиземье при первом восходе луны.
назад вперёд наверх