Yulienna
Карнистиро
Мандос… Всё было невесомым и призрачным, время не имело своей власти и проходило мимо, струясь по стенам полосами тумана.
Высокие тёмные ели, уходящие в мерцающее сияние. Оно стекает с их хвои, словно капли дождя по листьям. Тёмная вода у корней струится безмолвным потоком.
Сил нет, но нет и усталости. Нет времени. Только боль не уходит. Как хотел увидеть здесь Феанаро, Финвэ… Даже тэлери… Только не сидеть одному под этими елями. Но как забыть память – как наступить на совесть?
Как сказать Феанаро, что НЕ СМОГ? Финвэ – что разорил Дориат, царство его друга Эльвэ, что бился насмерть с Элухилом Диором? Малласу – что не удержал Таргелион…
Здесь видно иначе. Как стоять рядом с ними в пламени своей совести?
Кажется, нет никого, ни живых, ни ушедших, кому бы он не причинил жгучей боли.
Нерданэль, мама…
Сейчас он видит себя в одеждах золотисто-коричневого шелка, как в день, когда он прискакал в лагерь Нолофинвэ, чтобы увидеть Майтимо. А вчера чудился зеленый балахон пограничника... Вчера? Может, сто лет прошло. А руки всё равно прозрачные.
Вот Ниэнна приходила. Плачет. Огромная, терпеливая, и глаза её полны слёз.
– Всё ещё сбудется… – говорит она. Что может сбыться здесь? Неправду говорят, что Мандос исцеляет. От себя куда денешься? А память всё подсказывает: Дориат, Таргелион, потерянная крепость, горящие корабли, Альквалондэ… И сына у него нет… А если бы был? Но как жить, чувствуя за собой эту боль?
Что там, в Мире, не догадаешься и не узнаешь. Куруфинвэ, Тиелекормо, Майтимо… Ну зачем в Дориат полезли? Зачем? Тогда он это знал. А вот здесь стало ясно, что не обрести Камней никогда. Как они были неправы!
Если он здесь – живы ли Майтимо, Макалаурэ, Амбарато…
Вдруг словно поток свежего воздуха разрывает мерцающий полумрак. Слева, в стене тумана, открывается коридор – как там, в Белегосте: чёрные и белые плиты, ощущение полёта над бездной…
Звук шагов, торопливых, быстрых… Здесь же нет звуков!
– Карнистиро! Карантир!
По коридору к нему бежит, звонко топая, оруженосец Тильорн, и его сияющие белые волосы вихрем разлетаются по плечам…
– Мастер-летун! Почему ты здесь?
Почему он здесь – ему жить и жить, почему он до сих пор здесь – в месте, которое не лечит, а только режет болью памяти… Тильорн, ну почему, как же ты так?
Карнистиро протягивает к нему руки – неважно, какие, хоть призрачные, хоть такими и не коснёшься…
Свет, нестерпимый, идущий отовсюду, накатывает волной; можно было бы захлебнуться в нём – если бы было дыхание…
Лавина света…
Карнистиро очнулся, почувствовал, что лежит на чём-то колючем, и в плечо словно бы впивалась сосновая шишка…
Открыл крепко зажмуренные глаза – и увидел кусочек ясного голубого неба и верхушки сосен, колеблемые ветром…
Было странно. Он почувствовал тяжесть – неужели свою? И понял, что дышит. Пахло хвоей и солнцем. Сердце стучит так громко, что ушами слышно.
Пошарил рукой – мелкие камешки царапнули пальцы. Ещё одна шишка. Тёплая…
Опёрся на руку. Ноги подтянул. Сел. Недоумённо посмотрел на свои пальцы – собственные, знакомые… Настоящие. Рукава тёмно-синие, закатанные до локтя, серые мягкие сапоги. Рыжая прядь свесилась на глаза…
Карнистиро сидел, опёршись спиной на сосновый ствол, и с детским любопытством рассматривал всё вокруг, катал в руках шишки, наслаждался тем, что дышит. Хорошо-то как!
Повернул голову – и увидел Тильорна, делающего то же самое.
– Эй, мастер-летун!
Голос, оказывается, настоящий! Он звучит!
Тильорн обернулся, увидел Карнистиро, бросился навстречу к нему. Карнистиро вскочил. Мальчишка в два шага оказался рядом, схватил его за руку и уткнулся носом в плечо.
– Рыжий Карантир!
Неловко обняв Тильорна за плечи, Карнистиро почувствовал, как тот дрожит.
– Ты чего?
Мальчик поднял лицо. Глаза его были полны слёз.
– Тебя орки сожрали!
– Да вовсе нет. – Карнистиро понял, что и у него дрожит голос. – Я весной очнулся. В крепости у близнецов. Представляешь, два месяца пролежал, ничего не помнил.
– Точно не сожрали?
– Нет. Только ранили.
Тильорн рукой вытер слёзы и улыбнулся.
– Что же это ты так? – продолжал Карнистиро. – Я даже и не понял, что тебя нет. Всегда чувствовал, когда кого-нибудь… А сейчас – нет. Зову тебя, жду…А Фиана приходит и говорит… Все целы, орков онодрим передавили, а тебя… Всего одной стрелой…
Карнистиро почувствовал, что и сам уже плачет. Слезинка на щеке обожгла.
Зато Тилиорн улыбнулся.
– Я так и знал, что онодрим всё-таки вмешаются, – сказал он весело. – Сколько по их лесам шастало орков!
Карантир, да ты не…Не надо. Я ТАМ маму видел. И отца тоже. То есть сейчас они уже не ТАМ…
– А ты почему?
– Я хотел найти тебя.
Карантир сел и запустил руки в волосы.
– Ты что, РАДИ МЕНЯ не уходил? Не возвращался?
– Ну да. Ты же мой друг. И какая разница? Ты ведь теперь живой.
Живой… Здорово как звучит.
– И ты тоже. Мы – живые!
Карнистиро вскочил, подбросил вверх шишку и снова ловко поймал. Вдохнул полной грудью пахнущий соснами воздух и потянулся.
– Карантир! Но если тогда орки не сожрали, то КОГДА?
– Потом. Через пятьдесят лет. И не орки. Аданэдел.
– Как? Ты сказал “эльф-человек”?
– Так и сказал. И не надо меня жалеть…Я…Вот если бы знать, что с братьями?
– Ты не знаешь? Мы хотя бы вернули Таргелион?
Карнистиро присел на камень.
– Нет. Не смогли. Но все семеро уцелели. Тогда.
Тильорн встал рядом.
– Ты видел ТАМ своего отца?
– Нет. Мне было стыдно. Понимаешь…Когда мы напали на Дориат…
– Вы? Ты и братья?
Да. Тогда казалось, что это правильно. Сильмарилл должен быть наш и всё такое… А понял я уже ТАМ…
Не жалей меня. Такое только орки делают.
– Ты сражался против эльфов? Но… Как же вы в Дориат попали?
– Тингола убили гномы. Пожадничали. Им стало мало оговоренной за их труд платы. А Мелиан не смогла жить без него. Завесы не стало вместе с ней. Мы думали – Тингол трус, спрятавшийся за мощью своей жены. Но видел бы ты Менегрот – там был июнь посреди зимы…
Карнистиро закрыл лицо ладонями. Тильорн осторожно тронул его за локоть.
– Но ведь ты здесь! Ты живой, ты здесь, значит, всё прошло.
Карнистиро разжал пальцы и глянул на Тильорна одним глазом:
– Намо сказал: “И не возродитесь вовек, даже если все погубленные вами будут просить за вас”.
Тильорн вдруг сделался серьёзным.
– Я за тебя просил, – сказал он.
– Ты ПРОСИЛ?
– Я хотел остаться с тобой. Где бы ты ни был. И даже до…
– Не говори ничего, – прервал его Карнистиро.
Он встал с камня, прошёлся по поляне, шумно вздохнул и опёрся рукой о сосну. Постоял так, обернулся к Тильорну и очень серьёзно сказал:
– Ты помнишь пророчество королевы гномов?
– Конечно. “Крылья лебедей крови”…
– Нет, не это. Второе. Про тебя.
– “Не сворачивай и ты со своего пути. Может быть, ты однажды спасёшь своего князя”.
– Ты меня спас. Сейчас.
– Но я же…
– Неважно. Посмотри. Мы ведь живые. Как ты думаешь. Где мы сейчас – в Валиноре или в Эндорэ?
– В соснах. Под небом. А дальше – пойдём и посмотрим.
Покрытые жёлтым мхом гранитные скалы утопали в осыпях крупного песка. Камешки, шурша, катились из-под ног. Вокруг были небо, и жаркий воздух, и хвойный запах, щекотавший за нос.
Шагая через камни, Карнистиро старался запоминать каждое движение, каждый вздох.
Сквозь ветки на небе проглянуло солнце.
“Спасибо”, – мысленно сказал он.
Рыжий, как он сам, муравейник – живые потоки с грузом веточек…. Синие крылышки лесных бабочек, порхающих над головой… Травинки под ногами, листочек костяники с тремя кислыми ягодами на стебельке… Деревья расступаются, и впереди мелькает силуэт белого города с высоким шпилем.
– Миндон Эльдалиэва! Это Тирион! Смотри, Тильорн! Мы в Валиноре!
В злобе и горечи покидал он тёмный этот берег, а сейчас всё искрится и сияет, и капельки росы высыхают под ярким утренним солнцем.
– А он похож?
– Кто?
– Ну, Валинор похож на Эндорэ?
– Ты же видел в грёзах Заморье. И похож. И не похож, всё так и всё по-другому… Мой родной город…
И никого вокруг. Лишь стрекочут кузнечики в траве да свистит сокол в небе.
Но сокол этот – Рильрамион!
Бурые крылья просвистели над головой. Сокол сел на сосновый сук и смотрел на Карнистиро жёлтым глазом.
– Он к тебе не идёт, чтоб не поранить. У тебя же перчатки нет, а у него когти.
– Верно.
Карнистиро присвистнул.
– Пойдём. Рильрамион полетит за нами.
…Они шли по пояс в высоченной траве, Рильрамион кружил над ними в небе, но навстречу не попадалось ни одного эльфа.
Тильорн спросил:
– Здесь всегда так тихо?
– Нет. Быть не может, чтобы никого не встретили.
Они вышли к долгому пологому склону, покрытому густой травой. Далеко внизу тонкая тропинка пересекала цветущий луг.
Тильорн первым взглянул вниз, потянул Карнистиро за рукав и воскликнул:
– Смотри! Там, впереди – женщина! Такая же рыжая, как ты…
– Где?
– Вон там! Видишь?
Карнистиро всмотрелся…и увидел. Отпустив руку Тильорна, он на миг замер, затем почти беззвучно прошептал “мама!” и бегом кинулся вниз по склону. Оказавшись на тропке, он повторил “мама!” уже погромче. Женщина обернулась и застыла, не смея пошевелиться.
– Карнистиро!
– Amme!
Карантир был уже рядом.
– Нерданэль! Amme!
– Наринья!
Нерданэль стояла рядом с сыном, держа его ладони в своих.
– Ты здесь!
Карнистиро обнял её, и, не стесняясь уже ничего, заплакал.
– Ты здесь…
Подбежавший Тильорн тронул Карнистиро за плечо. Оба – и он, и Нерданэль – обернулись.
– Кто это?
Тильорн смутился.
– Мой друг и оруженосец Силиорнэ… Тильорн.
Карнистиро загрёб рукой и его и тоже прижал к себе.
– Мама… Много времени прошло?
Две тысячи… После Дагор Рут.
– Я её не знаю…
– Через тридцать лет после того, как ты… Валар вмешались. Была Война Гнева. Понимаешь – Ангамандо разрушен, враг выброшен из мира… Всё прошло. Нолдор было позволено вернуться.
Карнистиро посмотрел внимательно:
– Они вернулись?
– Да. Но не все. И сейчас ещё приплывают корабли. Тельперинкваро остался там, на внешних землях…
– Братья…
Нерданэль опустила взгляд:
– Ты… Сейчас… Благодарение валар… И Макалаурэ.
Карнистиро ощутил сухой комок в горле.
– Расскажи мне. Если сможешь.
– Я смогу. Но не сейчас.
– Тогда пойдём домой. Ведь Тирион есть.
– Да.
– Тогда пойдём.
Белые стены Тириона. Сейчас они фиолетовы в лучах заката. Дом Махтана на окраине. Хорошо, что никого нет. Не сейчас. Махтан, как обычно, в горах, мать Нерданэль – у её сестры Карнилотэ.
Стены, увитые хмелем. И внезапно – тихий голос певца:
Что рассвет в срединных землях,
То закат – над Валинором.
Долго мы блуждали в дебрях,
В гневе и печали скоры.
Эн анарорэ Эндоренна
Си Анадунэ Валиноресса.
Тенна нэ ранессе тауренна
Э рут ар ниэнна эсса.
– Макалаурэ! Ты здесь!
Песня прервалась, певец припечатан к стенке.
– Пусти! Задавишь!
– Макалаурэ!
– Карнистиро? Наринья! Живой!
– Сам задавишь…
– Ты зачем так пугаешь? Я же не знал, что ты…
– Вот сейчас узнаешь!
– Так нечестно! Эй, что это? Это же наш мастер-летун? И он здесь? Вот заноза!
– Как банный лист. Не отвяжется.
– Это точно!
Карнистиро падает на скамейку.
– Расскажи мне всё… Я жутко устал ТАМ. В нигде.
Нерданэль садится рядом, не сводя глаз с обоих. Тильорн устраивается на траве.
– Да что рассказывать? Первым вернулся Финарато. Наверное, Амариэ его прямо из Мандоса вытащила.
– Амариэ?
– Ну да. У них сейчас уже и детей двое.
– Хорошо.
– Ты же его никогда не любил.
– Так это тогда. Сейчас – то всё по-другому.
– Что, и голова не рыжая?
– Как у лисы.
– Тоже мне, лис… В Дориате первым вляпался.
– Первым?
– А Куруфинвэ и Тиелекормо – за тобой…
Шумно вздохнула Нерданэль, стиснув пальцы до боли.
– А Сильмарилла там не было. Понимаешь – не было вообще?
– Дураки мы, что туда полезли…
– Сам вон как рвался. А потом были Гавани…
– Опять?
– Арверниэн. Близнецы. А потом Дагор Рут, когда два идиота возомнили, что могут спорить с валарами…
Макалаурэ замолчал. Карнистиро осанвэ чувствовал бурю у него в сердце.
– Их нельзя было взять. Когда-то, ещё здесь, мы могли брать их, а потом… Ты помнишь, что сказала Варда? Ни смертная плоть, ни бессовестные руки…
– Нечистые…
А Берен его брал. И брала Лютиэн. И Диор. И Эльвинг, его дочь. А мы – не смогли. Я и Маэдрос – мы не с врагом за них спорили.
Повисла тишина. Наконец Маглор собрался с силами:
– Я выбросил Камень в море. И ушёл. А Маэдрос…
Разум Карнистиро обожгло воспоминание Маглора. То, что он не в силах был сказать, он показывал в осанвэ.
Дориат…
Арверниэн…
Сильмарилл на небе…
Лагерь Эонвэ… Огненная пропасть…
И море.
– Они простили меня. Не знаю, почему. Посмотри… Даже ожог исчез. А ведь я носил его пятьсот лет. Я вернулся через море, так, как другие возвращались на кораблях. Но Белерианда нет больше. Он ушёл под воду – остались только Линдон и Балар.
Тильорн нетерпеливо дернул Карнистиро за руку. Тот тряхнул головой и опомнился.
– Не те мы с тобой речи завели, брат. Пойдём. Я есть хочу. Две тысячи лет не ел.
Ну, вот он, Валинор. Утро, и солнце заливает высокие окна. Как хорошо дома!
Он чувствовал себя сбежавшим из Мандоса – так всё было неожиданно и прекрасно. Но знал, что нужно прийти в Валмар и сказать. Он никогда не просил прощения, демонстративно ссорился с роднёй, с Ангродом, например, дразнил Финарато… А сейчас не хотелось. И было страшно. Чем он обязан, кому, почему сейчас, неужели нельзя просто жить. Но знал, что просто жить не сможет, не придя туда. И он решился.
Таникветиль ойлоссэа
Элеррина нимэссе.
Манвэ ар Варда мбар эт Эа
Аман мбар а, Валинорессе.
Карнистиро вернулся из Валмара через несколько дней. Обеспокоенная Нерданэль встретила его у ворот дома и только молча посмотрела в глаза.
– Всё хорошо, мама, – ответил он просто.
Тильорн не отступал от него ни на шаг, но тут вынужден был остаться дома. Сейчас он встретил Карнистиро, спустившись с высоченного бука.
– Ну что, белка? Вспомнил жизнь лесного эльфа?
– Ага.
– У меня для тебя новость. Неужели сам ещё не почувствовал?
– Ещё как! Но жду. Пока ты скажешь.
– Всё. Складываю тебя в сундук и везу домой. Есть, между прочим, куда.
– Мама вернулась… Да. И отец тоже. И весь ваш посёлок.
Глаза Тильорна – глубокие-глубокие.
– Здесь?
– А как же!
Подходит улыбающаяся Нерданэль.
– Я думала, что он твой сын.
– Эта заноза? – улыбается Карнистиро. – Эта липучка? Этот лист банный, ёж колючий? У него свои родители есть. А мне, – он подмигивает Тильорну, – он сын по феа. Создать сына ни одному мастеру не по силам. А вот найти такую липучку – это можно.
<
|
