Новости    Архивчик   Музыка      Галерея    Контакты     Форум

Эстелин Аринион 3320 год Второй эпохи. Северные склоны Эмин-Мюил. Аринион сел на постели. В запахи сада за открытым окном вплелся новый аромат. Раскрывались первые цветы на старых яблонях. Юный нандо натянул одежду и вскочил на подоконник. Солнце только-только озарило небо над лесом, и трава в саду казалась голубовато-серой. Ветви яблонь густо розовели от бутонов. День будет теплым, и к полудню они станут почти белыми, когда развернутся лепестки. Аринион спрыгнул с высокого подоконника в траву. Их темно-серая кошка лежала на коврике у двери, а оба котенка носились вокруг крыльца, то и дело наскакивая друг на друга. Вдруг кошка вскочила, выгнула спину и боком пошла на котят. Те, изображая панический ужас, взлетели на ближнюю яблоню. Серо-полосатая кошечка вытянулась вдоль развилки сучьев, а ее черный брат промчался до конца ветки и закачался на ней. Кошка тут же вернулась на коврик. Черный котенок, увидев, что его сестра уже слезает на землю, попытался последовать за ней. Но тонкие ветки раскачивались все сильнее, и черный испуганно завопил. Аринион вскочил на нижний сук, подхватил котенка под передние лапки и стал осторожно стаскивать с веток. Кошки от испуга цепляются так, что не сразу могут отпустить опору. Дернув их резко, можно сломать когти, а это также больно, как загнать занозу под ноготь. Наконец, котенок решился отпустить ветку и всеми восемнадцатью когтями впился в руку нандо. Тот, ойкнув, соскочил на траву. – В следующий раз, Мато, прежде чем куда-то полезть, подумай, как будешь слезать. Это и мне каждый день советуют. Аринион тронул ладонью еще плотные бутоны и побежал через сад. Котята, было кинулись следом, задрав морковками короткие хвосты, но скоро вернулись. Они уже выучили, что бегать по лесам прилично собакам. Кошкам же следует ожидать хозяев на солнечном крылечке. За лугом рос густой прибрежный ракитник. Вода лесного озера казалась замерзшей. Она блестела, серая в тени и розовая там, куда дотянулась уже заря, и пахло от нее растаявшим снегом. Нандо быстро разделся, вскочил на согнутый ствол ивы и прыгнул в эту ртутно-холодную воду. По зеркалу побежали округлые волны. Толстая утка высунулась из стрелолиста, повертела носом, неодобрительно крякнула. Но Ариниона не интересовало, что она о нем думает. Он долго скользил под водой, вынырнув, мотнул головой, чтоб волосы не застилали глаза. Плыл он совершенно бесшумно, и лягушки не нырнули в воду, а продолжали таращиться с обычным своим шибко умным видом. В этом уголке озера глубина была чуть больше, чем по грудь Ариниону. Однако он продолжал плыть. Дно тут покрывал жесткий резунец. Этой травой хорошо отмывать горшки от пригоревшей каши, а никак не касаться голыми ногами. В самой гуще широких плавучих листьев нандо нырнул. Он пообещал друзьям, что найдет самую первую водяную кувшинку, и теперь регулярно проверял, скоро ли эти кувшинки зацветут. Сегодня он сумел заметить маленькие зеленые бутончики на корневищах. Через месяц стебли вытянутся так, что сделавшиеся величиной с куриное яйцо бутоны вынырнут на поверхность. Главное – каждое утро быть первым на озере. Дрожа от холода, Аринион отжал волосы и стал одеваться. Утка еще раз выглянула, повертела головой. Теперь ситуация ей понравилась. Она снова крякнула, уже повелительно, и из стрелолиста появилось не меньше десятка пуховых утят. Все они то и дело опрокидывались кверху куцыми хвостиками, ища что-то в воде. В саду под деревьями золотом сияли только что раскрывшиеся бесчисленные одуванчики. А выше по склону, где густо росли вишни, и одуванчики, и плотная трава уже были густо засыпаны белыми лепестками. Дома уже накрывали к завтраку. Кошка, сидя у печи, с достоинством умывалась, а котята кувыркались по всему полу, попадаясь под ноги матери и бабушке. – Это ты приманил в сад дятла? – спросила Линдис сына. – Дятла? Не-е… А какого? – Прилетел зеленый дятел и долбит грушу. Придется мне посмотреть, чем больно дерево. – Ага, - рассеянно ответил тот, запуская ложку в кашу. Старшие переглянулись, Йавиэн покачала головой, Нимлос, ее сын, пожал плечами. Аринион вздрогнул и чуть не уронил ложку. Оба котенка под столом вцепились в его штаны и лезли вверх, немилосердно царапая ноги. Взобравшись на колени, зверюшки не улеглись как обычно, а принялись толкаться. Из-за края стола высунулась черная лапка и зацепила фазанью ножку. Тарелка поехала, опрокинулась. Аринион было, подхватил ее, но Нассе испуганно прыгнула в сторону, скребнув когтями его руку. Тарелка разлетелась вдребезги. Аринион встал на колени, чтобы собрать осколки, и увидел, как под лавкой черный котенок грызет свою добычу, одновременно отмахиваясь передними лапами от сестры. Аринион, давясь от смеха, сел было на скамью. Но стоило ему сделать глоток из чашки, как он фыркнул, прижал ладонь ко рту и выскочил из-за стола. Волю он себе дал, упав на ступеньки крыльца, и смеялся, пока слезы не потекли из глаз. Устав, юный нандо задумался. Да, на самом деле виноваты не котята, а он сам. Если бы он действительно хотел спокойно позавтракать, котята чинно сидели бы у печки. И вчерашнее происшествие тоже он устроил. Внушил ручному оленю, что бочка для полива – чужой олень-самец. Раздобыть новую бочку большого труда не составляет. Но вот чтобы выдернуть застрявшие в рогах у возбужденного оленя клепки, потребовалась помощь отца и матери. А две недели тому назад из-за того же оленя он лежал с вывихнутой ногой… Впрочем, опять из-за себя самого. Олень – не конь, ему трудно внушить разумное спокойствие. И когда Аринион вскочил на коричневую спину, олень метнулся в сторону со всех четырех ног, споткнулся и упал, придавив всадника. Животное тут же вскочило и умчалось неведомо куда, и вернулось только два дня назад. А на ногу до сих пор надо ступать осторожно. Да и ссадина на груди, оставленная оленьим рогом, зажила совсем недавно… Аринион снова прыснул. Лежа в постели с перевязанной лодыжкой и отчаянно скучая, он разглядел в сирени серенькую соню. Заставить соню вскочить через подоконник в комнату удалось сразу. Но он совсем забыл, что их кошка дремлет рядом на коврике. Кошка бросилась ловить соню, та с перепугу нырнула в вазу на столике. Кошка запустила туда лапу, опрокинула вазу и заодно стоящий рядом кувшин. Аринион сумел мысленным усилием придержать кошачий прыжок, и соня невредимой исчезла в сирени. Когда на звон разбитой посуды вбежала мать, по комнате летали сухие розовые лепестки, а ковер был залит малиновым квасом. Тогда ему настойчиво порекомендовали заниматься своими опытами вне дома и выбирать животных поменьше. А в конце лета обещали отправить в Лотлориэн учиться у мастеров этого искусства… Аринион перевалился через подоконник в свою комнату, снял со стены лук и колчан, нацепил на пояс нож и снова выпрыгнул в сад. Если его собираются воспитывать, то пусть это будет вечером – сразу за все, что он еще сегодня натворит. Взлобок оврага между соснами синел зарослями лесных фиалок. Кустик светло-голубых источал тонкий аромат. Аринион на бегу сорвал два пахучих цветка. Его друзья уже ждали на полянке среди черемухи: почти взрослый Легоиль, ровесник Ариниона Гилуин и Лутолен, маскировавшая свою детскую круглощекость вечно сдвинутыми бровями. – Вот тебе твои тезки! – Аринион подал девочке фиалки. – Эти пахнут! – У меня возле дома таких целая клумба, - ответила та сурово, но цветы взяла и вплела в волосы. – Сегодня пойдем за холмы, - распорядился Легоиль. – Надо хоть иногда приносить домой добычу, а не одни колючки. Ему нравилось руководить маленьким отрядом, а остальным – подчиняться ему, как полководцу. Они шли легко и быстро через весенний лес. Множество птиц заливались в кронах, не обращая внимания на юных эльфов. Лесной народ без нужды не трогал никого, и все бегающие, летающие и ползающие знали об этом от века. В сырой долинке возилось что-то темно бурое. Кабан-одинец, изгнанный на лето из стада самками, пахал несокрушимой мордой землю, выдирал клыками корни и сладко чавкал. При этом раструбы шершавых ушей его прослушивали все вокруг. Есть жесткое вонючее мясо секача невозможно. Но свирепый характер такого зверя известен всем, и эльфы наложили стрелы. Аринион прислушался. Скоро он поймал ощущение насыщения и агрессивной настороженности. Тогда нандо представил себе лощину у речки, заросшую зеленым рогозом. А в рогозе есть птичьи гнезда, в грязи множество личинок… Кабан вытащил морду из земли, пошевелил ушами, повернулся и пошел вниз по оврагу. Легоиль одобрительно тронул Ариниона за плечо. На холмах ясени тоже цвели, сверкая бело-восковыми кистями на фоне розовой листвы. Красно-золотые бабочки танцевали над прогалинами целыми роями. С востока холм обрывался вниз песчаной осыпью. Ласточки-береговушки проносились у самых ног юных нандор. Аринион первым прыгнул вниз и поехал вместе с рыхлым песком, за ним последовали остальные. Внизу они свалились друг на друга и долго лежали навзничь, обессилев от смеха, а потом еще вытряхивали песок из обуви. Солнце уже стояло в зените и щедро грело. На берегу маленькой речки охотники остановились отдохнуть. Аринион убежал из дома ни с чем, зато остальные оказались запасливее. На блестящих листьях мать-и-мачехи разложили хлеб, копченое мясо и сыр, а дикого лука и кислицы они нарвали по дороге еще на холмах. Поев, сидели, болтали, то и дело заливаясь смехом. Зимородок, сверкнув лазурными крыльями, уселся на ветку прямо над ними. В его клюве трепыхалась маленькая рыбка. Аринион сосредоточился. Зимородок переступил на веточке, почесался – рыбка шлепнулась на широкий лист. Нандо тут же подхватил ее и опустил на ладони в речную воду. Рыбка несколько мгновений лежала на боку, потом шевельнула хвостом и скользнула в заросли на дне. – Зачем ты помешал зимородку пообедать? – поинтересовалась Лутолен. – Она была живая. Пусть плавает. – Он ее опять поймает. Видишь – прицеливается. – Эту – уже нет. Она теперь осторожная будет. Речку нандор перешли по рухнувшему недавно стволу старой ольхи. На другом берегу среди кустарников белой пеной поднимались цветущие деревья. Гудели пчелы, возясь в бесчисленных цветах. А на смородиновых ветках уже висели зеленые бусинки ягод. Из ягодных кустов с треском взлетел фазан. Лутолен вскинула лук, но Легоиль жестом остановил ее: – Подожди. Не за одним же фазаном мы зашли так далеко. – А зачем? Тут шедший впереди Гилуин резко остановился. Навстречу нандор шагнуло удивительное существо. Ростом оно было выше эльфов раз в десять и напоминало одновременно и женщину, и липу. В зеленых волосах ее покачивались золотые крылатые кисточки. Младшие нандор видели одну из онтов впервые и замерли на месте. – Ого, забрели гости! – произнесла онтийка голосом звучным, но нежным. – Маленькие эльфы. Можно сказать, совсем-совсем молоденькие. – Здравствуй, могучая, - произнес Легоиль. – Здравствуйте, здравствуйте. И откуда же вы такие? И зачем сюда? – Мы охотники, - пояснила Лутолен. – Ага, охотники! Вам охота убегать далеко от дома по доброй охоте и охотно лазать по чащобам? – онтийка нанизывала слова, лукаво посматривая на нандор. – И, думаю, с охотой поможете мне. – В чем, воспитательница олвар? – Олени повадились бегать в овес. И не столько съедают, сколько топчут. Если вы их напугаете, будет мне большая помощь. Это тут недалеко. Онтийка двинулась вперед, и нандор пришлось сильно прибавить шагу, чтобы не отстать. – Сероглазый, - наклонившись на ходу к Ариниону, произнесла онтийка, - у тебя ведь груша заболела? “А откуда…” - чуть не начал тот по-глупому. Онтийка, однако, вопрос угадала. – Да птицы принесли, - пошевелила она в воздухе длинными пальцами. – где вам путь на полдня – там им десяток раз крылышками махнуть. Ну а грушу твою омолодить хорошо. Срезать ниже больного места. Лет через десяток она поправится и такой красавицей будет… У тебя, слыхала, дар говорить с бессловесными? – Да, он может, - строго подтвердила Лутолен. – Вот и береги его! А то вы все, - онтийка указала на блестящие рога луков. – Но без оружия тоже не проживешь по нашу сторону Морей, - заметил Легоиль. – Да уж, - согласилась онтийка и остановилась. – Притомились? – Мы? – удивился Аринион. – Ух, бестолковая я стала! – мелодично засмеялась онтийка, снова пускаясь в путь. – Ко мне тут люди зачастили. За семенами, за саженцами, просто спросить. Я что-то задумалась и приняла вас за них. Их-то дети давно бы запыхались. И имен ваших не просила. Меня-то по-вашему звать будет Араорнэ. Нандор по очереди представились. – Ну вот. А ты, сероглазый… Аринион, да? Ты с деревьями разговаривать не пробовал? – Не-ет… – Вот ты с больной грушей и поговори. Пожалей ее, похвали. И дар свой береги. – Я в Лотлориэн учиться поеду. – Лотлориэн? – онтийка произнесла какое-то длинное, ритмично-певучее слово на своем языке. – Да, помню. Там много деревьев растет, какие в мире уже повывелись. А еще больше и там уже нету. Вы их не увидите. – Какие они были? -поинтересовался до сих пор молчавший Гилуин. – Ну… разные. Были такие… как кедр, но вместо иголок такие широкие мягонькие листочки. А еще вроде ели и тоже с листочками, которые никогда не опадали. Ты вот, видно, ловок лазать по веткам. Однако, до верхушки того дерева тебе пришлось бы долго карабкаться. И увидал бы ты с него не меньше, чем с самого высокого холма. – А уж свалиться оттуда было бы и вовсе замечательно! – вдруг заявил Аринион. Нандор рассмеялись. – Ох, озорник! – онтийка погрозила пальцем. – Попадешь ты в переделку через свое озорство. – Да он из них не вылезает, добрая Араорнэ, - Легоиль сделал вид, что хочет схватить Ариниона за волосы. – Далеко еще идти? – Почти пришли. Вон он, овес. Среди зарослей молодых рябинок поле казалось сине-фиолетовым. – Овес в трубку выходит, сладкий, сочный. Тут медведь было повадился, я его сама прогнала. Хворостиной легонько нахлестала. Эльфы представили себе, каково “легонько” у онтийки. Наверное, медведь до сих пор не может сесть. – А за оленями мне не угнаться. Так что пуганите их как следует. Я пока пойду, а к закату загляну к вам. Солнце прошло больше половины своего пути к горизонту. Нандор устроились в рябиннике и между делом доели свои припасы. Пожевали и овсяных трубок, похожих по вкусу на молочную кашу. Аринион поднял руку, и на ладонь ему послушно слетели две синички. Птицы подчинялись ему особенно охотно. На другой стороне поля раздвинулись ветви. Показалось три оленя: бык с ветвистыми рогами и два ланчука. Легоиль молча велел Гилуину и Лутолен взять на прицел более темного и крупного ланчука, а Ариниону тоже стрелять в быка. Олени некоторое время стояли, прислушиваясь и принюхиваясь. Отростки на рогах быка были светло-охристыми, большие глаза смотрели пугливо и одновременно покорно… Аринион в последний момент чуть приподнял лук. Бык и ланчук упали одновременно. Второй ланчук замер, а потом сделал невероятный скачок в сторону и с треском умчался прочь. Нандор подбежали к добыче. Ланчук был поражен двумя стрелами в шею, бык – одной под лопатку. Четвертая стрела торчала в сухой осине. – Смазал? – удивленно спросила Лутолен. Аринион качнул головой: – Нет. Я нарочно, - и полез выдергивать стрелу. Онтийка появилась из своего сада. – Уже загубили двух? Ну а я вам вот травки принесла. Как кончите потрошить, положите в тушки для запаха. А потроха тут бросьте. Придут волки, будут гонять оленей, косуль. Нандор в близком ручейке долго отмывали с пальцев кровь и жир. Бузина еще цвела, и пришлось тереть руки песком. Араорнэ решила проводить эльфов до подножья холмов и поднести их добычу. Для онтийки тяжесть двух упитанных туш была почти неощутимой. – Вы в августе приходите, когда дыни поспеют. Мои дыни куда слаще, чем те, что растут возле лесов. Прошлый год лисицы без конца забегали на грядки. Ну, я их, конечно, не гоняю. Лисица три-четыре дыньки съест, зато мышей ловит. А эти твари мелкие-хвостатые, они же все до единой перепортят! Ты… Аринион, да?… с мышами пробовал разговаривать? – Глупые они. – То-то что глупые. Зато поесть не дураки. Зрелую дыню от зеленой сразу отличат и одни корки оставят. На вершине холма онтийка положила туши на землю, наклонилась и привлекла к себе сразу всех четверых. Они утонули в пахнущих липовым цветом волосах. – Забегайте, милые! Погуляем, поговорим. Переночуете у меня без опаски. – А мы никого не боимся. – Вот и зря. Пролезли тут как-то зимой… - онтийка прошелестела длинное неприятное слово. – Ломать-корежить им захотелось. Так я их… И шлемы их рогатые под яблонями зарыла. Нандор переглянулись. Для Араорнэ прикончить орка было также легко, как коню раздавить мышь. Но, значит, мордорские твари снова перешли горы… – Воспитательница деревьев, благодарим тебя за помощь… – Это вы мне помогли. – И еще, мы скажем, что опять появились орки. Придет отряд, чтобы защитить тебя. – Меня защищать не надо, - засмеялась онтийка. – А вот этих… кроволапых-косоглазых-полоумных пострелять – дело благое. Ну, вас ждать буду, когда поспеет земляника! Оленей несли по очереди, даже Лутолен один раз взвалила на себя ланчука и протащила не меньше пол-лиги. Когда подошли к поселку, вовсю светил Итиль. Оленей надо было быстро ободрать и разделать, как положено настоящим охотникам. Провозились недолго, но снова перепачкали руки. Легоиль торопился больше всех и, забрав свою долю, убежал. Когда Аринион шел через вишенник, он увидел там своего вожака. Тот стоял под деревом, а рядом виднелась тонкая фигурка в голубом платье. Вишневые лепестки падали вокруг них, как декабрьский снег без ветра, поблескивая в холодном свете. Проходя мимо больной груши, нандо вспомнил совет Араорнэ и приложил ладони к шершавой коре. Но дерево, видно, почуяв плохо смытую кровь, содрогнулось и не ответило. Линдис сидела за ткацким станком. – Мам, мы добыли оленя. Я отнесу мясо в погреб. – И отмойся хорошенько. От тебя оленем пахнет. Ужинать будешь? – Конечно! – Сейчас подам. Иди, мойся, пока вода не остыла. Дни летели, как яблоневые лепестки на ветру. Каждый казался длинным, но к вечеру истаивал без следа. Кувшинки расцвели и покрыли всю заводь. А самую первую пришлось намочить в роднике и засунуть за ворот Гилуину, чтобы не дразнился. Несколько раз они бегали за холмы к Араорнэ. В ее саду вдруг вывелось множество зеленых гусениц, портящих завязь. Аринион, гордясь своим умением, зазвал на деревья целую тучу скворцов и синиц. Птицы глотали гусениц пучками, не переставая петь. Волки рыскали вокруг, охотясь на зайцев. Но длинноухих влекла обильная зелень полей, и юные нандор всегда возвращались из гостей с хорошей добычей. Аринион научился чувствовать внутреннюю жизнь дерева. Он слышал текущие под корой соки, молчаливую работу корней. Но слышать его деревья не хотели. Они были слишком заняты собой, чтоб воспринимать быстрые и переменчивые мысли эльфа. – А ты не торопись, - учила онтийка. – Слушай, слушай… Осенью они освободятся от плодов, отдохнут и станут отзывчивее. – Сиди тут под деревом, пока сам корни не пустишь, - хмыкнул Гилуин. – А мы пойдем, постреляем косых. Ты все равно никого не хочешь убивать. – Как мне их убивать? Ведь я подумаю – и они сбегутся сюда со всего леса. – Ну-ну! – прикрикнула онтийка. – Этого мне не хватало: зайцев со всего леса! Идите лучше отсюда, не сбивайте его. Вы только и умеете, что из своих гнутых палок железками пуляться. Те со смехом убежали. Араорнэ наклонилась к Ариниону: – Ты их не слушай… Раньше куда больше ваших умели говорить с деревьями. Они нас и разбудили, и дали речь, и понимание. Теперь вы все воюете, и вам некогда стало думать о живущих рядом. – Мы ведь не сами начали войну, могучая. – Да уж известно, кто ее начал… - онтийское слово прозвучало воем зимнего ветра в соснах. – Оставайся тут, а я вам смородины принесу. Поспела уже. К концу августа ветви яблонь согнулись до земли под тяжестью плодов. Ариниона с остальными подростками отправили собирать урожай. Приходилось не только лазать по деревьям, но и резать каждый день огромные вороха яблок, груш, абрикосов, раскладывать на сушку, чистить. Тут у Ариниона первый раз получилось приказать дереву. Как нарочно, это оказалась молодая, но мощная яблоня. Зрелые плоды величиной в два кулака вдруг все разом посыпались с дерева прямо на головы ему самому и остальным ребятам. Йавиэн тогда сказала, что внука лучше отправить гулять подальше от сада. Он с удовольствием убежал и повторил опыт в лесу с большим каштаном. Тот приказ не выполнил. Назавтра Ариниона снова отправили в сад, строго приказав командовать деревьями издали и вперед предупреждать всех об обвале. В саду еще оставалось порядочно фруктов, когда в поселок приехали верхами двое незнакомых эльфов. Они отпустили коней на лужайке у озера и прошли к дому Ариниона. Тот сидел на крыльце над большущей корзиной абрикосов, до локтей заляпанный оранжевым соком. – Я Лумнор, - представился высокий черноволосый воин, показал на своего спутника, - а он Глорвинг. Мы приехали из Лотлориэна. Мы видим Анариона, сына Нимлоса и Линдис? Аринион встал, не зная, куда девать грязные, липкие руки. – Да, это я. – Мы за тобой. Нас просили проводить тебя в Золотой Лес. Где мы можем увидеть твоих родителей? – Мама и бабушка на кухне, а папа… сейчас вернется… Лумнор улыбнулся с совсем крошечной каплей иронии: – Не волнуйся. Отправимся мы не раньше завтрашнего утра. У тебя будет время закончить свою работу и собраться. Лориэнцы вошли в дом. Аринион прикусил губу и вытер локтем глаза. Надо же, чтобы высокие гости застали его вот так: перемазанного, с сухими листьями в волосах, среди перезрелых плодов и гудящих жадных ос! И решил, что не стронется с места, пока не сдерет шкуру с последнего абрикоса. Но выполнить клятву ему не дали. Йавиэн потащила внука отмываться и переодеваться. Лориэнцы повесили свое оружие у двери и сидели за столом, спокойно беседуя с Линдис и Нимлосом. Лумнор окинул взглядом Ариниона и улыбнулся: – Может быть, пока мы отдыхаем, ты расскажешь нам, что уже умеешь? Аринион поискал взглядом котят. Через мгновение черный Мато прошелся вдоль печи на задних лапках, а Нассе кувыркнулась три раза кряду. Лориэнцы засмеялись. – А еще что? – спросил светловолосый Глорвинг. – Натравливать оленей на бочки, зазывать в комнаты тучи бабочек и сваливать яблоки на головы эльфам! – со смехом ответил отец. – Как это – сваливать яблоки? – удивился Лумнор. – Все разом с веток, особенно покрупнее. – Тебе подчиняются олвар? – лориэнцы стали серьезны. – Пока только наши яблони, - ответил Аринион. – Владычица будет очень рада твоему приезду, - четко произнес Лумнор. Выезжать лориэнцы решили не рано. Солнце уже высушило росу в саду, когда они привели двух своих коней и темно-гнедого для Ариниона. Тот с первого взгляда понял, что конь этот силен, спокоен, но не азартен. Гнедой тоже оценил про себя эльфийского подростка и решил, что тот ему хлопот не доставит. Прежде чем выйти из дому, Аринион взял на руки кошку и обоих котят. – Когда я вернусь, вы будете уже большими. А ты старой… Кошка с силой потерлась лбом о его щеку. Котята полезли на плечи, больно запустив когти в кожу. – Ой, ну хватит! – Аринион подул в кошачьи носы, чтобы котята отцепились, и посадил всех на пол. На крыльце женщины расцеловали Ариниона на прощанье, отец легко подбросил его на коня. – Мы навестим тебя как-нибудь зимой. Не скучай, - сказала мать. – Думаю, и он не заскучает, и с ним не соскучатся, - засмеялся Нимлос. Когда ехали через сад, Аринион некстати вспомнил, что так и не помог груше. Что за глупость! Все лето дождаться не мог, когда за ним приедут. И вот теперь вдруг жаль стало покидать дом, сад, поселок… Гнедой резко прыгнул за скакнувшим вперед серым конем Глорвинга, а сзади что-то шлепнулось на землю. Аринион оглянулся: Гилуин стоял на траве на одном колене, а со старой липы еще сыпались сбитые им листья. Лумнор придержал коня: – Если делаешь засаду в ветвях, охотник, смотри, чтобы листья вокруг тебя не вздрагивали. И ты тоже выходи. Лутолен выбралась из бересклета на тропу с натянутым луком в руках. – Мы хотели напугать Ариниона, - пояснила она лориэнцам. Гилуин вытащил из-под рубашки яблоки чуть поменьше собственной головы и подал другу. – На вот. Это с той, что в этом году первый раз цвела. Оно не дозрело, но попробуй. Когда вернешься, она уже большая будет. Кони машисто зашагали вверх по склону. С вершины четвертого на их пути холма Аринион еще мог различить темную зелень ореха у своего дома. Лориэнцы остановились в ранних сумерках, чтобы дать отдых коням. Глорвинг бросил плащ на ворох сухого папоротника. – Ложись, отдохни. – Я не устал, - качнул головой Аринион. – А есть хочешь? – Нет. – Все-таки поешь и ложись. Нам еще ехать дней четыре-пять. – И переплывать Андуин? Лумнор покачал головой: – Нашим коням это не по силам. Напротив устья Келебранта нас будет ждать ладья. Аринион смотрел сквозь редкую листву береста в звездное небо и слышал далеко вокруг себя потаенную лесную жизнь. Где-то у реки подросшие оленята, толкаясь, бежали за важенкой. На ясене устраивались на ночь две сороки. Ворча, сопя и топая, отправился поужинать у старых пней барсук… А дома, наверное, котята укладываются на его постель и думают, что хозяин где-то забегался и скоро придет… Лотлориэн на языке Заморья значит “цветок беспечальных грез”. Там правит величайшая и могущественнейшая из эльдар Владычица Золотого Леса. Лумнор сказал, что его, Ариниона, обязательно представят ей… Да, если она спросит про оленя и бочку – останется только провалиться на месте сквозь землю! И зачем он только это сделал?.. А зачем заставил четырех кроликов скакать один через другого? Ну и смешно же было! Аринион ясно увидел, как кролики, азартно растопырив уши, высоко подпрыгивают, мелькая белыми с темной окантовкой хвостиками… И подернутое туманом лесное озеро… И серо-голубой Андуин… На следующий день дорога их пролегала по равнине, пересеченной неглубокими лесистыми балками. Лориэнцы внешне были спокойны, но, одолев взлобок очередной балки, внимательно и быстро оглядывали открывающийся впереди луг. Поодаль от реки темной зеленью выделялись плодовые сады. Аринион подумал, что не попрощался с так полюбившей его Араорнэ. Впрочем, для онтийки зима и лето сменяются также быстро, как для эльфа день и ночь. Она, пожалуй, и не заметит, что пройдут годы… Было жарко. Высоко в небе, не шевеля и пером, висели коршуны. Вот один из них заскользил вниз и стремительно упал за лесную гриву. Через некоторое время нырнул вниз другой, а потом поднялся, тяжело взмахивая крыльями. – Кто-то едет нам наперерез, - тихо сказал Глорвинг. – Это люди – вон сколько пыли поднимают их кони. Из-за ближнего перелеска действительно виднелось белое облачко. Лумнор чуть приподнялся на лошадиной спине и тут же ослабил колени. – Дунэдайн. Их десять. Охотники. Аринион тоже разглядел приближающихся всадников. Те все были очень высоки ростом и сидели на рослых мощных конях. Все всадники были вооружены мечами и луками, а двое – еще и длинными копьями. Глорвинг вопросительно глянул на Лумнора. Конь его уже чуть повернул к лесу, подчиняясь левому шенкелю. – Это же дунэдайн, наши давние союзники, - качнул головой Лумнор. – обменяться с ними новостями будет очень полезно. Аринион, ехавший между лориэнцами, во все глаза смотрел на людей. Те заметили, наконец, эльфов и направились к ним. Предводительствовал отрядом дунэдайн высокий человек могучего телосложения. Волосы его были черно-блестящими, как у Лумнора, загорелое лицо окаймляла короткая борода. Среди всадников только двое оказались совсем молодыми. Но и у них был пристальный, оценивающий взгляд опытных воинов. – Радостна нам встреча с вами, звездный народ, - произнес предводитель на языке Заморья. – Приветствуем доблестных эдайн, - ответил Лумнор. Аринион повторил за Глорвингом воинское приветствие. Чернобородый, назвавшийся Халладаном, сказал, что их отряд – разведка. Посланы они из города в низовьях Андуина исследовать край до лесов на севере. Задачу свою они почти выполнили и теперь хотят пройти вверх до конца петли великой реки. Он попросил разрешения проехать с эльдар, пока им будет по пути. Эдайн ехали молча, лишь Халладан тихо беседовал с Лумнором. Аринион слышал, как они упоминают какие-то страны на западе, земли и реки. Глорвинг в беседу не вступал, но слушал внимательно. Для ночевки выбрали место дунэдайн: на дне балки, заросшей молодым липовым лесом. Эльфийским коням не пришлась по вкусу крупная жирная трава низины, и они вышли попастись на луговину. Лошади эдайн щипали пахучую зелень вдоль ручья, звеня пряжками оголовьев. Пока люди расседлывали своих лошадей, развязывали вьюки, Глорвинг взялся быстро развести костер. Аринион первым умылся в ручейке и подошел к самому молодому из эдайн. У того на поясе висел очень длинный меч в ножнах, убранных цветной эмалью. – Можно посмотреть твое оружие? Воин обернулся и охотно потянул меч из ножен: – Смотри, пожалуйста. Видишь, как сделана насечка по долам? Аринион взял меч обеими руками, а воин, не отпуская рукояти, чуть обхватил его за плечи. Возле Глорвинга стояли двое эдайн, помогая ему выкладывать дрова в пирамиду. Лумнор умывался, наклонившись над ручьем, и одновременно разговаривал с пожилым воином. Вдруг Халладан выкрикнул какое-то слово. Меч упал в траву, выбитый из рук Ариниона, а его заботливый собеседник железной хваткой стиснул локти нандо. Сразу по два эдайн набросились на каждого из лориэнцев. Глорвинга им удалось сразу свалить на землю. Ему выкручивали руки, старались зажать рот и ноздри. Лумнор успел отпрыгнуть в сторону, и только один из напавших вцепился в его левую руку. Эльф коротко ударил того по бицепсу. Рука адана повисла. Лумнор одним броском достал до своего меча, только что повешенного на сучок у травяного ложа. Серебристый клинок завертелся, расчищая дорогу. Один из тех, что пытались скрутить Глорвинга, вскочил навстречу Лумнору. Их мечи встретились дважды, а третьим выпадом эльф достал адана в шею. Другой в этот миг воткнул свой кинжал лориэцу под ключицу и бросился в сторону. Аринион, наконец, понял, что надо делать. Он откинулся назад и резко повернулся всем телом. Державшие его руки разжались. Нандо метнулся к коням аданов. Лумнор отступал туда же, отбиваясь от троих. Аринион оказался на спине ближайшей лошади и сжал колени, посылая коня. Лумнор успеет на скаку вспрыгнуть на круп… Вороной конь рванулся и запрыгал боком. Нандо забыл, что люди привязали своих лошадей длинными веревками к деревьям. А перерезать чембур было нечем… Что-то сильно ударило ниже левого колена. Конь вздыбился с визгом. От внезапной боли в ноге в глазах потемнело. Аринион успел увидеть, как падает Лумнор с двумя черными стрелами в груди. Юный нандо пришел в себя оттого, что ему в рот вливали воду. Потом один из аданов обхватил его поперек груди, а второй крепко взял за лодыжку. Снова ногу рвануло болью. – Глянь, совсем сопляк, а не пискнул, - адан разрезал нандо левую штанину и стал туго заматывать ногу ниже колена куском полотна. – А рана здоровая. Стрела переломилась в мясе. И кость задета. Халладан подошел, глянул сверху вниз и отвернулся: – Ничего, у этих все заживает. Он отошел к убитым лориэнцам, пошевелил тела ногой и вдруг обрушился на своих с яростной руганью: – Трусливые собаки! Что мы привезем Повелителю?! – Мальчишка жив, превосходительный, - неуверенно возразил старший из аданов. – Мальчишка! На что он нужен! Что он знает! – Халладан ткнул ногой тело Лумнора. – Вот кого надо было первого хватать! Клянусь десницей Великого, этот из нолдор. Конечно, волосы черные, а лицо белее, чем у высокородной дамы. Синдар все светловолосые, а здешние посмуглее и клычки у них чуть длиннее остальных зубов. Вон, разожмите рот мальчишке и гляньте… Это сколько же веков он прожил? Проклятая порода! От удара ногой тело лориэнца откатилось к незажженному костру. – Так, мертвых раздеть догола, отнести вниз по оврагу и закидать валежником. Испорченную одежду сжечь, хорошую возьмем с собой. Мальчишку завернуть в плащ покрепче, чтоб не так-то легко было ему вылезти из веревок. Они же гибкие, как змеи. – Что делать с телом Ибала, превосходительный? – Рыть могилу ему некогда. Сделайте с ним то же, что и с эльфами. Если кто-то и наткнется на мертвых, будет думать, что нашел жертвы дикарей с востока. Ариниона, связанного по рукам и ногам, замотали в толстое сукно и бросили у костра. Младший из эдайн уселся рядом. – Лежи смирно, не то ребра пересчитаю, - пообещал он почти добродушно. Двое возились с вороным конем. Стрела, ранившая нандо, глубоко вошла в лошадиный бок, и теперь они замазывали прокол каким-то снадобьем. Потом все улеглись на землю и уснули, кроме того, который караулил пленника. Аринион слышал, как эльфийские кони спустились в балку. Они искали своих всадников. Когда нашли, стали обнюхивать завал, недоуменно фыркая. Пусть кони бегут домой! Когда они вернутся без всадников, там догадаются, что случилась беда, и пошлют отряд искать пропавших. Любой охотник прочитает на земле, что тут случилось. А уж пройти по следу эдайн – кони у них носят железо на копытах – можно без труда и через несколько дней!.. Вот гнедой пусть останется и подождет, пока Аринион сможет ускользнуть от врагов. Серые кони услышали и поняли приказ. Они выбрались из балки и рысью пошли на северо-запад. Гнедой остался пастись у опушки. Веревки были затянуты не очень туго. Но, видно, эдайн давно научились связывать пленных особым образом. Стоило расслабить петлю на одном запястье, как другую руку стягивало до боли. Сукно шуршало при каждом движении. Часовой иногда оглядывался на пленника, но, кажется, не замечал его движений. Аринион сумел вытащить из петли левую руку. Теперь надо было чуть раздвинуть складки плаща, чтобы дотянуться до щиколоток… Халладан со стоном потянулся и сел на земле: – Поднимайтесь, лодыри! Скоро рассвет! Выходим до солнца. Кто сядет в седло последним, будет общим слугой на следующем привале. Костер быстро затоптали и разбросали угли. Халладан подошел к пленнику. – Ну, как спалось? Хуже, чем на ваших перинах? Он изо всех сил дернул плащ. Аринион успел подставить реку и уберечь рану от удара. – Веор! Так-то ты следил за ним?! Часовой схватился за щеку, а предводитель эдайн запустил пальцы в волосы нандо. – Думал – сбежишь, пока смертные недоумки спят? Аринион вспомнил прием Лумнора. Халладан с бранью прижал левой рукой правую – кулачок нандо как отрубил ее. Но пленника уже смяли двое других эдайн. Предводитель, поняв, что рука постепенно оживает, перестал выкрикивать ругательства и вернулся, держа в левой плеть. Пленника бросили на землю, завернув ему рубашку на голову. – Задницу поберегу до следующего раза, - пообещал Халладан. Нельзя сказать, что Аринион не знал боли. Невозможно жить – и не ушибаться, не царапаться, не обжигаться. Одна вывихнутая нога чего стоит. Но никогда ему не причиняли боли нарочно. Тем более – чтобы унизить. Когда его подняли, чтобы снова связать, нандо казался мертвым. Так оно почти и было – душа в гневе и отвращении рвалась из тела, ища защиты там, на краю мира. – Превосходительный, он, кажется… Руки холодные. – Ерунда, их плеткой не убьешь. Дай-ка ему глотнуть из фляжки. Горло обожгло, и внутри все сжалось. Аринион открыл глаза. – Вот и ожил. Посади его впереди себя и не зевай, не то он что-нибудь еще выкинет. Кони зашагали через луга на юго-юго-восток. Ариниону было очень холодно даже под толстым плащом. Скоро его начала колотить такая дрожь, что застучали зубы. Конвоир подумал и снова откупорил фляжку. Нандо отвернулся. – Пей добром, не то буду силой вливать!.. Ну, зараза… Жесткая ладонь зажала пленнику ноздри, а когда тот попытался вдохнуть, в рот полилась жгучая гадость. – Понял? У меня не покапризничаешь! От питья стало жарко. Да и взошедшее солнце уже начало палить по-полдневному. Теперь пленника мучила жажда. Но просить воды у врага он не стал бы ни за что. Под нагрудными ремнями конские шкуры потемнели. В балках набрасывались слепни и нещадно кусали лошадей и людей. Нандо они не трогали. По дороге попалась цепочка мелких озер. Над ними вились черноголовые чайки. Кони на ходу цедили темную воду. Аринион не совсем пришел в себя, и тревога чаек передалась ему сперва ощущением опасности. Потом пришла такая мысль, что он зло улыбнулся искусанными губами. Чайки вдруг взмыли серебристым облаком и закричали отрывисто и пронзительно. За такой крик их и прозвали хохотунами. Но смех этот на самом деле был боевым кличем. Эдайн пытались отмахиваться сперва руками, потом мечами. Их лица, головы и крупы коней покрылись кровавыми ссадинами. Чайки в падении били острыми клювами и тут же взмывали вверх с тем же воплем ярости. Люди помчались прочь, нахлестывая испуганных коней. Птицы оставили их только на опушке леса. Тронуться с вынужденной стоянки люди не смогли до вечера. Они удивлялись, чего взбесились чайки, и радовались, что у всех уцелели глаза. – Превосходительный, почему птицы мальца не тронули? Халладан презрительно глянул на нандо: – Эту нечисть никто не ест, кроме другой нечисти. Веревки с него сними на время, разотри как следует и опять в мешок. – Хотел его днем покормить, а он брыкается. – Не помрет, пока доедем. После полуночи Аринион услышал, как к стоянке подобралась рысь. Кошки вообще любопытны, а эта была молодая и искала место, где бы поселиться. Лес этот ей давно понравился, а тут кто-то вторгся в облюбованные заросли. Рысь взобралась на старый дуб и смотрела, прищурив глаза, чтобы не выдали блеском. Особенно ее заинтересовали лошади. Шевеля длинными усами, она размышляла: враги это или хорошая добыча. Аринион только подсказал ей идею попугать больших животных и увидеть, побегут они, как олени, или станут драться, как дикие свиньи. Рысь с визгом свалилась на шею ближней лошади и тут же исчезла в зарослях жимолости. Конь рванулся так, что лопнул чембур, и понесся через стоянку. Другие с храпом заметались на привязи. Эдайн вскочили, хватая оружие. Несколько стрел полетело бесприцельно в темноту леса. Халладан кричал, чтобы все собрались подальше от огня и не поубивали друг друга. Рысь из суматохи сделала вывод, что лошади не убегают, а, значит, дерутся, и добыча это опасная. Широко зевнув, она бесшумно ускакала прочь. Наутро отряд выступил поздно. Долго искали убежавшую лошадь, потом седлали с руганью. Испуганные кони прядали ушами, осаживали, сторонясь хозяев. Невыспавшиеся всадники на усталых конях медленно тянулись мимо подступивших лесных холмов. – А мальчишка-то сдает, превосходительный, - сказал вечером Веор предводителю. – так и валится с лошади. И кровь то и дело течет из-под повязки. – Проклятие! С чего это он? – Халалдан наклонился над пленником. – Превосходительный, он так ни разу и не поел. – Не в том дело! Эта нежить может долго голодать. Другое дело, что они умеют как-то взять и помереть по собственной воле. То есть, не помереть, а упорхнуть в свое Заморье. И этот щенок собрался туда же! Подержи-ка ему голову, Веор. Предводитель эдайн вытащил из поясной сумки склянку, отлитую из толстого стекла в виде поджавшей лапы лягушки. Осторожно вывинтив из пасти лягушки пробку, он вытряхнул на ладонь щепоть черного порошка. Веор плотно обхватил ладонями голову нандо, Халладан прижал ладонь с порошком к ноздрям пленника. Аринион рванулся – сильный запах камфары перехватил дыхание. Накатила волна дурноты: с темнотой, сухостью в горле и отвратительным чувством падения назад. Потом сознание утонуло в черном небытии. – Теперь его можно развязать. Давай ему раза два в день по глотку воды – больше ничего не надо, и держи в тепле. Утром очередной конвоир принял на седло закутанного в плащ пленника. Легкое тело не утомляло поддерживающую руку, светловолосая голова послушно склонилась на грудь всаднику. Адан чувствовал шелковистую мягкость чуть золотящихся волос, видел гладкую кожу лица и открытой шеи. Нежить, не знающая болезней, старости и смерти, ошибка творца, бунтовщики против законов мироздания. Опасное и злобное племя, вооруженное колдовством, потаенным запретным знанием. Они красивы, изящны и нежны на вид. Однако прозрачно-переливчатые медузы южных морей тоже красивы, но смертельно ядовиты. А эти, едва появившись в мире, затеяли ужасные, смертоубийственные войны. И не перестают воевать до сего дня. Сами они бессмертны, а жизни смертных для них ничего не значат. И когда сбитые с толку их заумными речами люди гибнут в битвах, сами они отправляются за Море вести жизнь в роскоши и наслаждениях. Когда-то присвоив себе вечную жизнь, они мечтают покорить весь мир, подчинить себе и истребить людей, чтобы завладеть и этой землей, созданной Владыкой Сущего для рода людского. Это истина, ибо открыл ее королям и мудрецам там, на исчезнувшей ныне Анадунэ сам Властелин Людей… Адан втолковывал это себе все с большей настойчивостью. И все же не мог отбросить чувство, что на руках у него спит отравленным сном измученный страхом, голодом и болью мальчишка. Отряд шел все быстрее, огибая сырую равнину у юго-восточных склонов Эмин-Мюил. А впереди уже обозначились, отделяя серо-синей чертой зеленую землю от бледно-голубого неба, Пепельные горы. Всадники рысили по бурой равнине, редко поросшей карликовыми деревьями. Вблизи по листьям можно было различить березу, иву, осину. Но ветры, холод и каменистая почва всех их превратили в коряги по пояс человеку. Вдали дымился конус Роковой горы. Солоновато-удушливый запах оттуда чувствовался в воздухе от самого Мораннона. А впереди вырастал черной громадой Дулгитан. Громоздились несчетные смотровые башни и стрельницы, яруса зубчатых стен. Тень гигантского замка расползалась по равнине, и главная башня холодным взглядом, казалось, охватывала все вокруг до горных хребтов. Всадники построились по двое в ряд. Входной мост был трехпролетный, и каждый пролет отсекался мощной проездной башней. Самая большая, охраняющая ворота в стене, находилась на высоте двухсот локтей над землей. У нижней башни караул несли крупные орки в броне из вороненой стали. Они опустили копья навстречу подъехавшим. Тот, кто представился эльфам под именем Халладана, поднял руку: – Доложите Видящему Владыку, что превосходительный Гайон привез пленного. Всадникам пришлось ждать довольно долго, прежде чем ворота открылись. Подковы звонко застучали по тесаному камню. За последними воротами открылся круглый двор. Со всех сторон в него глядели стрелковые бойницы. Из незаметной дверцы в гладкой стене вышел некто в черном плаще с низко надвинутым капюшоном. Всадники, спешившиеся еще в подбашенном туннеле, все встали на колени и склонились перед ним. – Ты – Гайон, начальник тысячи? – прошелестел гнусавый голос из-под капюшона. – Да, высочайший. – С чем припадаешь ты к стопам Владыки? – Высочайший, по повелению Владыки я прошел с небольшим отрядом через земли от Пепельных гор до опушки Леса и обратным путем от излучины Андуина до Врат Мордора. Я разведал, как заселены эти земли, и как они охраняются. В пути мне удалось захватить пленного из числа проклятого народа эльфов. Пусть будет милостив высочайший, пленник, к великому нашему позору, всего лишь мальчишка. Молю высочайшего о прощении… Черная фигура плавно придвинулась. Конвоир небрежно свалил нандо на серую мощенку. Волосы пленника рассыпались по камню, пересохшие губы были полураскрыты, на бледно-восковых щеках лежали синие тени от ресниц. Черный наклонился над пленником и тут же отшатнулся. – Я что-то чую, Гайон! – Высочайший, он попался случайно… – Пленные из эльфов – большая ценность, Гайон. Ты получишь награду. Отошли солдат и отправляйся в скрипторий. Составь подробный отчет о своей разведке. Солдатам – неделю отдыха в нижнем замке. Идите! Когда люди покинули двор, черный обернулся и коротко взвыл. Выбежали два рослых орка. Один подхватил и понес пленника в потайную дверь, другой побежал рядом для охраны. Комната в одной из башен была убрана в стиле царей южных вастаков: расписные стены, резная мебель, застеленные шелковыми покрывалами обеденные ложа. На одно из таких лож двое чернокожих харадцев уложили Ариниона. В личные покои Владыки орки почти не допускались, там служили только люди. Двери распахнулись – харадцы рухнули на колени, черный наклонил капюшон – и на мозаичный пол ступили золоченые сандалии. Собираясь сюда, Владыка оделся как южный вастак. Складки переброшенного через плечо индигово-синего плаща скрадывали уплощенную ширину его слишком длинного туловища, подол амарантового хитона скрывал короткие, кривоватые, толстые ноги. Но ничем нельзя было замаскировать руки до колен и наклоненную почти горизонтально, как у коровы, мощную шею. На редких черных волосах покоился венец в виде переплетенных золотых ветвей лавра и дуба с бриллиантовыми каплями росы в пазухах листьев. Красные, с желтоватым белком навыкате глаза уставились на черного. – Владыка, - просипел тот. – Вот доставленный пленник. Правитель Мордора шагнул к ложу. Мальчишка – растрепанный, замурзанный. На щеках следы давних слез, губы в кровавой корке… Перед Владыкой сквозь черты маленького нандо вдруг проступило другое лицо. Солнечно-золотые волосы, белейшая кожа. Серо-голубые глаза сияют неистовым светом. С губ срываются слова – и каждое бьет, как порыв штормового ветра, как слепящий луч в полном мраке. Гордая вера в свою правоту, отрешенное самопожертвование – все вложено в песню. И звонкая мелодия, правильный стих давят и палят, прижимают к земле, заставляют в ужасе искать темную щелку… Отчаянным усилием спасающегося от гибели он, тогда кастелян Тол-ин-Гаурхота, обрушивает всю свою мощь в ответ. И Финарато падает на серые плиты: без сознания, с остановившимся сердцем, кровь течет из уголка побелевших губ нолдо. А эльфийские бойцы уже давно лежат замертво, и орки деловито вяжут им локти. Тогда хотелось тут же выместить свой страх на этих безрассудных. Он за волосы поднял с пола едва очнувшегося Финарато и, выкручивая руку, пообещал сделать с ним то же, что и с Майтимо. Только – в подземелье, чтоб никакая помощь не пришла до скончания века! Нолдо горько и презрительно улыбнулся в ответ. Тогда он с бранью швырнул пленника на стену и велел тащить их всех в подземелье. А куда умнее было бы отправить их к Мелькору Владыке. Черный Вала сразу узнал бы Финарато, своего валинорского знакомца, и нашел бы лучший способ подчинить его себе, чем побои да иголки под ногти… Дошли уже слухи, что бывший король Нарготронда живет за Морем и томится по Смертным землям. Вот и пусть бы вернулся!.. Ведь это он, Финарато, налепил кличку Сайрон – “отравитель”… Почему вдруг вспомнился этот эльф? Что у него общего с мальчишкой- нандо?.. Внутренняя сила. Финарато горел ослепительным пламенем, а мальчишка чуть светится, но эту мощь можно развить. Как сумела это сделать Алтариэль, сестра сумасбродного короля. И теперь он, Черный Майа, не смог бы выстоять в поединке с хозяйкой Лотлориэна. К счастью, время поединков прошло, к его услугам теперь крепости и армии… – Агонахор, удвой награду тому, кто привез мальчишку. Черный поклонился. – И прикажи позвать сюда Гимлизин. Владыка продолжал разглядывать свою добычу. Финарато хорошо поплатился за дерзость. Черный Майа успел увидеть его истерзанный труп. А эльфийская память не тускнеет и в Мандосе. Скорее всего нарготрондец до сих пор вздрагивает при виде раскаленных углей. Правда, там, за Морем, есть кому утирать слезки всем этим героям… И Тельперикваро… Не кости надо было ему ломать, а душу. И не ломать, а потихоньку гнуть, согревая, как выгибают дерево для щитов и корабельных шпангоутов. Поглаживать, только изредка нажимая посильнее ласкающей рукой. Сообразить бы тогда – эльфийские кольца хранились бы теперь в Лугбурзе. Отдал бы их Тельперинкваро без крови и мучений, даже с радостью, как мудрому другу. И сам бы остался со своим Аннатаром. Много полезного сумел бы смастерить последний феаноринг. Смышленый был нолдо, весь в отца и деда. Держать бы его в верхнем замке, заваливать трудной работой так, чтоб не хватало времени не то что прогуляться по Мордору, но и задуматься, что происходит за стенами, не тревожа нежную свою эльфийскую совесть… Интересно, очнулся он уже за стенами Пелор или еще кружится в снах Мандоса. Несладкие у него сновидения… В дверях тихо зашуршал шелк. Дама низко присела, склонив голову. – Чему обязана я счастьем лицезрения моего Владыки? Голос ее был низок и бархатисто-глубок. Как все высшие в Лугбурзе, она носила черный цвет. Но платье ее, скроенное по приморской моде, было густо расшито белым и бледно-розовым жемчугом. Сложная пирамида черных волос тоже была переплетена мерцающими бусами, а между бровями покачивалась жемчужина величиной с вишню. Складки платья мягко спадали из-под пояска, туго затянутого под высокой грудью. Гимлизин носила титул высочайшей по своему мужу, но претендовала на более значительное положение. Владыка ценил эту даму разве чуть меньше своих Девятерых. – Подойди, Гимлизин, и взгляни на это. По-нуменорски высокая, та перетекла к ложу также плавно и бесшумно, как назгул Агонахор. – О, мой Владыка! Неужели ты тратишь свое бесценное время на столь ничтожное существо! Мурлыкающий тон Гимлизин не обманывал, но приятно успокаивал того, что звался еще и Черным Властелином. Ведь не придворную ломаку приблизил он к себе, возвышая заодно и обоих ее мужей. Дама, словно владея эльфийской Безмолвной речью, уже перехватила мысли Повелителя Мордора. Чуть подобрав подол, она изящно присела на ложе у изголовья нандо. – Бедняжка, какой чумазый! Щеки совсем ввалились, верно, его держали впроголодь нерадивые слуги… А это что?! Какое варварство: ребенка плетью да так, что рубашка присохла к ранам. Повязку на ноге надо было сменить еще два дня назад… А сердечко стучит ровно. Если мы сейчас напоим его сладкой водой, он сможет без вреда для себя проспать еще несколько дней. – Больше, моя Гимлизин. Эльфы необычайно выносливы. – Ты благоволишь приказать мне заняться этим маленьким эльфом, мой Владыка? – Я желаю, чтобы ты приручила его, высочайшая. Это лучше делать, конечно же, не в Дуглитане. Сюда он попадет, но когда станет совсем послушным. Я сам буду учить его полезным знаниям. Темные до того, что нельзя было различить зрачка, глаза Гимлизин понимающе сузились. – Дозволено мне будет высказать свое некомпетентное мнение, мой Владыка?.. Я хотела бы увезти его в пожалованный моему первому мужу дом на берегу Внутреннего Моря. Мои служанки и рабы прекрасно вышколены и не скажут лишнего слова. А высаженный сад уже подрос и плодоносит – мой Владыка помнит мой ничтожный дар к его столу? – Моя Гимлизин, я еще пожалую тебя землей и пришлю к тебе знатных учиться ведению хозяйства. Присланные тобой фрукты и виноград не хуже тех, что растут в низовьях Андуина. Но продолжай свою мысль. – Мой Владыка, мне известно, что эльфу нужен простор, деревья вокруг, звезды над головой. А по подаренной мне земле даже течет речка с водопадиком и радужной форелью. Чудесное местечко! Но дозволено ли мне будет мне хоть иногда посещать Дуглитан и издали видеть моего Владыку? – Ты сама решишь, когда тебе можно будет оставить своего воспитанника и на какое время. Ведь ты моя лучшая ученица, высочайшая. – А ты превосходнейший из учителей, мой Владыка! Дама снова грациозно присела до полу и не поднимала глаз, пока двери не закрылись за Повелителем Мордора. Выпрямившись, Гимлизин потрогала ладони пленника, посчитала пульс. По ее хлопку появились харадцы. – Пусть мои служанки Брейда и Инзиль приготовят воду для мытья и все, что нужно для перевязки. Принесите раннего меда, красного вина и кипятка. Чернокожие попятились в глубоком поклоне. Когда они скрылись за драпировками, дама достала из складок платья выточенный из горного хрусталя флакончик. Еще раз посчитав пульс пленника на виске и на горле, она отсыпала на платочек крохотную дозу черного порошка. Когда лоскуток шелка лег на лицо нандо, пленник чуть дернулся. Вошедшие слуги поставили на стол большую чашу, белую вазу с медом, овальный кувшин с вином, исходящий паром бронзовый котелок. – После того, как передадите пленного моим служанкам, велите моему конюшему приготовить лошадей и носилки к завтрашнему утру. Харадцы унесли нандо. Дама, присев к столику, стала готовить укрепляющее питье. Аринион долго не мог открыть глаза – ресницы словно слиплись. А потереть их – невозможно поднять руку… Да, он же связан! Нандо огляделся. Он лежал на широкой постели. Укрытый под подбородок пушистым одеялом. В просторной комнате стоял синий полумрак. Зрение все еще изменяло ему, и предметы казались темными пятнами. Аринион все же потянулся к глазам – руки у него оказались свободны… – Нет, нет, господин! Скоро ты будешь видеть! Высокая девушка бережно придержала его за запястье. Захотелось пить, горло пересохло как-то мгновенно. Девушка потрогала его лоб, погладив по волосам, и дала глотнуть кислого питья. – Больше сразу нельзя, господин. Когда тошнота отпустила, его напоили. – Сейчас придет высочайшая госпожа Гимлизин и посмотрит тебя, господин. На дальней стене комнаты колыхнулись занавеси. Девушка торопливо вскочила и поклонилась, опустив повязанную белым платком голову ниже пояса. К кровати, словно скользя, приблизилась женщина в серебристо-сером длинном платье. – Я рада, что ты, наконец, очнулся, - произнесла она мягким низким голосом и присела на табурет у постели. Девушка стояла рядом, сложив руки на белом фартучке. – Голова кружится? – Немного, - решился ответить Аринион. – Придется потерпеть еще некоторое время, сутки – двое. Нога не беспокоит? – Не знаю… – Значит, не беспокоит. Если бы болела, ты бы сразу заметил, верно? Женщина рассмеялась, показав очень белые крупноватые зубы, и потянула вниз одеяло. Аринион прижал край к себе. – Ах, какие мы застенчивые! – женщина со смехом легонько ущипнула его за щеку. – Зажмурься и ложись на живот. Мне надо посмотреть, как заживает у тебя спина. И не первый раз, заметь себе! Нандо уткнулся горящим лицом в подушку. – О, практически зарубцевалось, отлетают последние корочки. Со временем и шрамы исчезнут, верно? – Дайте мне одежду. – Зачем? Вставать тебе пока не следует… Ну-ну, раз уж ты такой, Брейда сейчас принесет тебе, во что одеться. Девушка метнулась к выходу из комнаты. – Может быть, познакомимся? – полные губы женщины изогнулись в чуть насмешливой улыбке. – Я хозяйка этого дома, меня зовут госпожа Гимлизин. А тебя? Аринион чуть не назвался. Но что-то кольнуло в сердце, и он ответил тихо: – Туилот. – У людей такие имена дают только девочкам, - снова рассмеялась госпожа Гимлизин. – Но ты и правда, похож на весенний цветок. Знаешь, такие цветы, которые высовывают головки прямо сквозь снег? Желтенькие? – Мать-и-мачеха? – Да-да!.. Вот и Брейда несет тебе одежду. Но тебе лучше полежать. Есть хочешь? – Нет. – Вечером все же попробуешь поесть. – А сейчас утро или ночь? – Два часа пополудни, Туилот. Окна завешены, чтобы поберечь твои глаза. Но я надеюсь, что зрение у тебя восстановится очень скоро. Брейда, помоги мальчику одеться и умыться. Смотри, чтобы он не потревожил раненую ногу. А потом сразу обратно в постель! – Гимлизин, а… куда я попал? Женщина обернулась к нему: – Ты? Ко мне домой, в Тал-Нурн по-вашему, на побережье Внутреннего моря Мордора. Аринион словно провалился в ледяную воду. – Что с тобой?! Ну-ка, ложись, и никакой тебе одежды. Смотри, Брейда, он же побелел, как стена! – Да, госпожа… – Это Мордор?… – Потом все разговоры. Отдыхай. Вечером я еще зайду. Аринион натянул одеяло до ушей и отвернулся к стене. Да, его захватили в плен!.. Но, если он в Мордоре, то почему не в подземелье, не в цепях? И окружают его не страховидные орки, а заботливые женщины… Незаметно для себя погрузился он в видения. Снова бежал по лугу, обжигая босые ноги росой, пробирался бесшумно сквозь заросли цветущей черемухи в лесных оврагах. Вот древняя липа у поворота тропы, густой вишенник… Йавиэн стоит у крыльца, тревожно глядя на стену леса: “Аринион, куда ты пропал?” Нандо вздрогнул и очнулся. Он не сомневался, что его позвала мать его матери. Конечно, иногда сознания соприкасаются и на большом расстоянии. О несчастье с отрядом Лумнора узнали, их ищут. Но если он и вправду в Мордоре, в самой его середине, помощи не дождаться. У постели сидела другая девушка. Глаза у нее были такими же темно-серыми, а брови светлыми, как у пленника. – Господин, госпожа Гимлизин велела тебе выпить бульона. – Не хочу. – У господина все кружится голова? – Да… Аринион коснулся своих волос и почувствовал, что те разлохматились и спутались. – Пожалуйста… как тебя зовут? – Инзиль, господин. – Инзиль, дай мне, пожалуйста, гребень. – Вот, господин. Нандо приподнялся на локоть. Но стоило ему раз провести гребнем по волосам, как все вокруг закачалось – Инзиль, не могу… – Пусть господин еще поспит. – Почему ты меня так называешь? – закрыв глаза и откинувшись на подушки, спросил Аринион. – Ведь ты принадлежишь к благородным, господин. – Что значит “к благородным”? У нас так называют тех, кто совершил подвиг. А ведь меня привезли сюда связанным пленником, правда? – Нет, господин. Ты был болен, долго лежал без сознания. Госпожа Гимлизин приняла тебя под свое высочайшее покровительство, и теперь ты почетный гость в ее доме. – Мы не болеем, Инзиль. Нас можно только ранить или отравить. – Значит, ты был в беспамятстве от раны, и тебе в бреду привиделось что-то, господин. – Привиделось? А… - Аринион посмотрел на свою руку – синяков от веревок на запястьях не было. – Усни снова, господин. Завтра тебе станет еще лучше. Наутро к Ариниону снова пришла госпожа Гимлизин. На этот раз она была одета в темно-синее платье, стянутое тканым поясом по талии. Черная коса ее спадала почти до колен. – Ну, ты уже лучше видишь, Туилот? Если я разрешу тебе ненадолго встать, ты согласишься позавтракать? Аринион взял рубашку из рук Брейды. – Только вы обе отвернитесь. Пожалуйста. Гимлизин глянула на девушку и рассмеялась. Брейда прыснула в рукав. У нандо вспыхнули щеки. – Кто тебя раздевал, мыл, укладывал в постель, когда ты был в обмороке? И, если ты станешь воином, это будет не последнее твое ранение. Что же, ты прикажешь ухаживать за тобой с завязанными глазами? – Но вы же не эльдар… прости, Гимлизин и ты, Брейда… – Ладно, Брейда, оставим его предаваться церемониям. А потом придем полюбоваться на синяк на лбу и разбитый нос. Женщины вышли. Аринион стал одеваться, держась за столбик кровати. Он не упал, хотя пару раз его вдруг потянуло в сторону. – Дозволено нам будет войти? – послышался из-за занавеса голос Гимлизин. – Нет, Брейда, ты посмотри, как он зашнуровал себе ворот: где через одну, а где и через две дырочки! – Зато он ничего не надел наизнанку, госпожа. – И не перепутал рубашку со штанами… Ну, не обижайся, дружок. Я боялась, что найду тебя на полу. Иди, Брейда поможет тебе умыться и расчешет волосы. А я буду ждать тебя с завтраком. Когда Аринион вернулся в комнату, там стало светлее. С окна сняли толстый гобелен, оставив только синий шелковый занавес. – Глаза не болят? Аринион осторожно качнул головой. – Посади его за стол, Брейда, и можешь идти. Девушка вышла. Гимлизин серебряным черпачком налила в чашку горячий бульон. – А вот сухарики с сыром. Этой чашки тебе хватит? Сама она пила отвар каких-то трав с теми же сухариками. Первый глоток бульона дался с трудом – замутило. Но после второго проснулся голод. Глядя, как юный нандо хрустит сухариками, Гимлизин улыбнулась: – Вам, эльфам, незнакомо слово “полнота”. А женщина, чтобы быть красивой, должна строго следить за собой. Аринион удивленно глянул на нее. – Когда ты будешь совсем здоров, я введу тебя в общество. Тебе придется присутствовать на торжественных обедах. Тогда ты поймешь, почему дамы у себя дома зачастую ограничиваются чашкой такого вот “те” - это отвар листьев одного кустарника – и сухариком. Ну, а ты сыт? – Да, Гимлизин, спасибо. Можно мне пойти погулять? – Нет. Сейчас тебе следует снова лечь в постель. Когда отдохнешь, я поменяю тебе повязку на ране. – Гимлизин, дай мне почитать какую-нибудь книгу. Женщина посмотрела на него, подняв брови, потом чуть улыбнулась: – Ах, да, ты и в темноте видишь как днем! Ну а на каком языке ты можешь читать? – А… на нуменорском. – Хорошо, я пришлю тебе книгу. Потом мы с тобой займемся изучением еще одного языка. Надеюсь, ты его быстро освоишь. Аринион предпочитал истории о путешествиях, сражениях и подвигах. В этой же рассказывалась странная повесть о том, как младший сын короля полюбил дикую девушку где-то в Дальнем Хараде. Большую часть текста составляли монологи действующих лиц о своих переживаниях. Причем, дикарка изъяснялась также пространно и витиевато, как принц и советники короля. Длинно и нравоучительно беседовали матросы и чернокожие охотники. Все персонажи то и дело обращались с большими плаксивыми речами к кому-то, в истории не действующему, но, видимо, могущественному. Назывался этот кто-то Владыкой Сущего, Дарующим Свободу. Его умоляли или продлить им жизнь, или даровать новую. Причем черная девушка просила сделать ее белой и знатной, а принц – превратить его в черного охотника. Если бы этот Владыка Сущего исполнил их просьбы, путаница завертелась бы сначала. А так закончилась она тем, что принц завоевал какую-то страну на побережье, взял девушку в жены, и все радостно принялись благодарить Владыку Сущего последние 28 страниц книги. Гимлизин вошла в сопровождении обеих девушек. Те несли подносик с лекарствами и кувшин горячей воды. – Устал читать, Туилот? – спросила Гимлизин, увидев, что закрытая книга лежит на одеяле. – Я уже прочитал. – Да? – хозяйка снова округлила брови. – И как тебе понравилось? Аринион посмотрел в пол, на стены… – Там ничего не происходит. Все говорят, говорят… Гимлизин рассмеялась: – Да, это, конечно, повесть для взрослых. Подожди, я найду книги, где рассказывается о битвах и героях. Они тебе понравятся. А сейчас надо поменять повязку на твоей ноге. Я в полумраке вижу плохо, а тебя солнце ослепит. Поэтому Инзиль завяжет тебе глаза, чтоб можно было открыть окно. Какая-то из девушек взяла Ариниона за локти, другая придержала за щиколотку. Юный эльф сумел даже ни разу не дернуться, пока в рану под коленом засовывали что-то жгучее. Когда с его глаз сняли повязку, Гимлизин поцеловала его в лоб: – Вот и все, дружок. Отдыхай. Я думаю, скоро все заживет. Еще через день Инзиль раздвинула шторы на окне, и в комнату хлынул солнечный свет. Ариниону разрешили понемногу ходить по дому в сопровождении одной из девушек. Дом оказался очень большим. Причем, построен он был так, что заключал в себе небольшой сад. Все окна выходили в этот сада внешние стены были глухими. В комнатах находилось множество вещей, по большей части причудливых, но иногда и красивых И жителей в доме оказалось немало. Все они занимались разными делами. И каждый из них почтительно кланялся юному эльфу. Тот едва успевал отвечать на поклоны. – Господин, здороваться с этими людьми необязательно, - заметила Брейда. – Но они-то здороваются! – Это слуги, господин. Они должны оказывать почтение благородным. – Слуги? А что они делают? – Помогают госпоже вести хозяйство. Объяснение удовлетворило Ариниона. Его народ жил большими семьями, и в каждом доме была хозяйка, которую слушались в домашних делах. В одной из комнат внимание эльфа привлекла мозаичная картина во всю стену. Изображала она всадника на огромной лошади. Латы вороненой стали одевали с ног до головы человека и коня. Плюмажи на шлеме и конском оголовье были черно-белые. Всадник держал над головой широкий меч, а конь, блестя красными глазами сквозь прорези маски, заносил широкое копыто над потоком крови. – Это изображение высочайшего Гирохора, первого мужа госпожи, полководца и наместника в Ближнем Хараде, господин. Аринион сжал губы. Картина грубо напомнила, что он находится в Мордоре, вражьей земле. Из-под маленького диванчика под ноги эльфу выкатились крошечные животные. Они были похожи на клубки жемчужно-серой шерсти: ни глаз, ни ног. Существа тоненько и заливисто затявкали. – Ой, что это?! – Это комнатные собачки госпожи. Они очень редкой породы. Мало дам имеют львиных хуа. – Это собаки? Почему они такие маленькие? – Их нарочно растят впроголодь, господин, и не дают гулять. Из каждого помета выбирают самых маленьких и пушистых щенков. С ними можно делать, что угодно. Можно взять на колени, пустить в постель… Дамы носят их на руках или в рукавах платьев, а когда собачки не нужны, слуги сажают их в специальные корзиночки. Беспомощные заморенные существа вызвали у Ариниона брезгливую жалость. Его кошка была больше, сильнее и самостоятельнее этих собачек и вела себя с неколебимым достоинством. Собачонки почувствовали его настроение, потому то скалили едва заметные зубы, то принимались скулить. Юный эльф опустился на колени и предложил собачкам подойти познакомиться. – Осторожней, господин! Они очень злые и могут неожиданно укусить. Собачонки перестали пищать и втроем бросились лизать узкие ладони нандо. Тут же развеселились, принялись скакать вокруг, тявкая от восторга. – О, господин, как быстро наши хуа полюбили тебя! Они чувствуют доброго… - Брейда замялась и тут же нашлась, - доброе сердце. – Все живое чувствует, что ему не хотят зла… Собачки увязались за эльфом, с визгом шныряя у его босых ног. Слуги искоса бросали недоуменные взгляды: они никогда не видели злобных и недоверчивых хуа в таком радостном и добродушном настроении. – Брейда, давай выйдем в сад. – Нет-нет, господин. – Почему? Гимлизин не узнает. А мне так надоело в четырех стенах! – Слуги расскажут. А главное, госпожу надо слушаться во всем. Она такая умная и образованная, она знает, когда тебе можно будет выйти из дому. Ведь ты можешь разбередить рану… Мы и так много прошли, тебе пора отдохнуть, господин. Жизнь без занятий тяготила Ариниона. Для развлечения ему дали еще две книжки, очень похожие на первую. Это тоже были повествования о любви. Влюбленным там мешали все: родичи, враги, военачальники, даже звери и погода. Герои без конца плакали и клялись никогда не забывать друг друга. А под конец они преодолевали все препятствия, причем сами не прилагая к этому больших усилий. Владыка Сущего уничтожал или карал их противников, и уцелевшие сразу становились добрыми и понимающими. Даже погода делалась неизменно прекрасной вокруг дома, где уединялись влюбленные. И кроме того, Владыка обязательно даровал им долгую беспечальную жизнь в этом уединении. Видя, что книги не занимают времени нандо, Гимлизин велела ему изучать новый язык. Теперь они завтракали вместе, причем хозяйка всегда ела очень мало. Потом она вела его в просторную, не загроможденную, как другие, мебелью, комнату. Там Аринион усаживался за отдельный стол, ему давали костяной стержень и доску, густо залитую воском. Пока хозяйка читала и писала свои письма, юный эльф должен был переписывать на доску слова и запоминать их значение. Потом Гимлизин обучала его произношению. Слова этого языка звучали неприятно: в них смешивалось хриплое рычание и сопение. К концу фразы тон обязательно повышался, если звучал приказ, или падал, если это был ответ. Кроме того, смысл некоторых слов сам зависел от тона произношения, а некоторые требовалось выговаривать на вдохе. Для эльфийской памяти множество новых слов не было обременительно, как и произношение для природной музыкальности. Гимлизин разожгла в нандо азарт. Она ставила передним песочные часы – сколько слов успеешь выучить, пока песок пересыплется вниз? Очень скоро они уже могли вести короткие разговоры на этом языке. И тут Аринион взбунтовался: – Гимлизин, если ты не разрешишь мне выйти из дому, я не буду ничего учить! И вообще – вылезу в окно и убегу без спросу! Та рассмеялась: – В окно ты не вылезешь, они все забраны решетками. Но, конечно, тебе необходим свежий воздух. Рана твоя закрылась и, если будешь вести себя разумно, то и боль скоро пройдет. Я уже заказала тебе туфли по ноге. На днях их принесут, и ты будешь гулять в саду. – А можно, я так пойду? – нандо поставил на ковер узкую босую ступню. – Ты видел змей? – Ну, конечно. А что… – Змеи, живущие у вас там, в лесах – безобидные черви по сравнению со здешними. Один укус этих убивает верблюда. Кроме того, в песке живут блохи. Они впиваются под ногти – знаешь, как это больно? Блоха грызет живое мясо и размножается, нога распухает бревном… Увидев омерзение в глазах эльфа, Гимлизин коснулась ладонью его волос: – Учи новые слова. Скоро я разрешу тебе выходить не только в домашний садик, но и в большие сады за домом. Заказанные туфли оказались сшиты из мягкой кожи – не хуже тех, что Аринион носил дома. Но прежде чем выпустить из дому, ему велели вместо привычной короткой и легкой рубашки надеть другую – из толстого шелка, длиной ниже колен. Поверх, хотя погода была теплая, заставили нацепить короткую, обильно расшитую курточку. Аринион было воспротивился. – Туилот, ты должен одеваться, как подобает благородному господину, а не уличному мальчишке, - наставляла его Инзиль. – Какому мальчишке? – удивился тот. – В городах по улицам бегают мальчики из плохих семей. Они все замарашки, невежественные грубияны и к тому же воришки. – Что? – Они берут без спроса чужие вещи и даже отнимают их у других. Городская стража ловит их и… - тут Инзиль запнулась, что-то вспомнив. – Одевайся, сейчас я тебя причешу, и мы пойдем смотреть поздние розы. Госпоже подарили их вассалы из Кханда. Все это было непонятно, нелепо и смешно, но не хотелось огорчать добрую Инзиль. Аринион позволил ей щипцами подзавить концы его волос. Посмотрел на себя в зеркало, фыркнул, но ничего не сказал вслух. В садике вся земля была засыпана розовым песком, а трава подчистую выполота. Ариниону показалось, что деревья здесь настороженно замерли и боятся выпустить лишний побег. Он подошел к одному – невысокому, с толстыми глянцевитыми листьями – и приложил ладони к стволу. Дерево жило, оно готовилось сбросить созревшую листву и задремать на зиму. Но отзываться эльфу оно не хотело – будто отвернулось от него. – Это магнолия, господин. Сейчас она некрасивая, но летом на ней огромные ароматные цветы. – Ей тут тесно, Инзиль. – Нет, что ты, господин! За садом хорошо ухаживают. Темно-багровые розы цвели обильно и были заняты исключительно собой. Только чуть оживились, почувствовав искреннее восхищение нандо. Действительно, цветы их были огромны, как-то мрачно пышны и казались вырезанными из полупрозрачного камня. Инзиль рассказывала, какие это редкие розы, с каким трудом их довезли откуда-то с дальних гор. Аринион попробовал обратить на себя внимание еще одного дерева, похожего на яблоню. То недовольно вздрогнуло и не ответило. Общее настроение обитателей садика передалось эльфу как давняя, привычная печаль. Он вдруг ощутил и свою неволю. – Пойдем отсюда, Инзиль. – Господин, у тебя заболела нога? – Не только нога… У себя в комнате он прямо сорвал с себя показавшийся унизительным наряд и переоделся в привычную одежду. Потом долго разглаживал гребнем волосы, добиваясь, чтобы они лежали свободно. За этим занятием застала его Гимлизин. Хозяйка по-прежнему была одета в простое платье, только серо-голубого цвета, косы уложены тяжелым венком вокруг головы. Аринион вспомнил, что так убирают волосы женщины его народа, и ему стало еще тоскливее. – Мой маленький гость загулялся и натрудил больную ногу? – Немного… – А я хотела тебя кое о чем попросить… Ну, раз тебе нехорошо… Впрочем, я только спрошу. Мне говорили, что все эльфы очень музыкальны. Ты умеешь играть на каком-нибудь инструменте? – На флейте. – О, прекрасно! Завтра после урока языка я дам тебе флейту. Ты не откажешься сыграть мне? – Я могу и сейчас пойти наверх… – Нет, зачем же. Отдохни. Вот тебе книга, как раз такая, какую ты просил: про сражения. Эта книжка оказалась поинтереснее прежних. Родич нуменорского короля собрал армию и поплыл завоевывать какую-нибудь страну. Правда, была и влюбленная в него по уши принцесса, но, к счастью, она осталась дома и произносила свои монологи довольно редко. Страна попалась рыцарю неслабая и чуть не растрепала в первой же битве его армию. Тому пришлось убираться на ближайший остров и там выжидать благоприятной ситуации. На острове жил маленький народ, который пришельцы сразу облагодетельствовали истинной верой. Дикари принесли в жертву Владыке Сущего свою последнее живность, спели несколько плаксивых песен – и в их сети так и полезла рыба, а поля дали урожай без посева. Король прибрежной державы оказался редким злодеем. Он приносил своих подданных в жертву морскому демону, сбрасывая толпами с прибрежных утесов. За это демон обеспечивал его флоту победы… “Удивительно, - подумал Аринион, - почему население не выгнало такого короля взашей?” Когда рыцарь снова собрался воевать, король решил принести в жертву свою дочь. Но дева тут же, на утесе, длинно помолилась Владыке Сущего (откуда узнала про него?). Тот изгнал из вод демона, а саму девицу аккуратно принес к борту флагманского корабля, куда ее тут же и втащили. Рыцарь разгромил сперва флот, а потом и армию злого короля, а его самого повесил на воротах столицы. Множество жителей погрузил он на свои корабли и отплыл домой, прихватив и принцессу. Дома его встретили радостно и пышно. Аринион догадывался, что так просто все не кончится – персонажи еще мало молились. И точно – пока рыцарь плавал, влюбленную принцессу околдовал знатный злодей, поклонник Валар (ничего себе!), дав ей какое-то зелье. Все видели его жульничество, но никто не позаботился о лекарстве и не вызвал обманщика на поединок. Только предавались пространным рассуждениям о добре и зле. Рыцарь, приплыв и увидав ситуацию, почему-то бросился рыдать и молиться, а не лечить свою невесту. Но владыка Сущего сразу наслал на жулика какую-то мерзкую, но подробно описанную болезнь, и тот скончался, посылая проклятия Владыке и Валар заодно. Потом все еще раз мощно поплакали и помолились, белая принцесса выздоровела и согласилась немедленно стать женой рыцаря. А принцесса из Дальнего Харада заявила, что желает вечно служить Владыке Сущего за кругами Мира, и ее зарезали и сожгли в храме Владыки. – Гимлизин, я ничего не понял, - признался Аринион хозяйке, явившись на очередной урок. – И что же тебе оказалось невдомек, сын Старшего Народа? – спросила та с усмешкой. – Да все! Например, зачем этот рыцарь поехал воевать чуть ли не к Стенам Солнца? Разве тамошние могли напасть на Нуменор? – Дружок, Нуменор, или как вы еще его называли, Эленэстелнор, был островом. Большим, но островом. Там почти не было руд, а скоро перестало хватать и места для земледелия. Народ вынужден был расселяться по побережьям. А про завоевания чужих стран… Это же книга, Туилот, она должна быть занимательной. – Значит, про морского демона тоже придумали для занимательности? Уйнэн Могучая и Ульмо Хранитель никогда не пускали к себе Морготовых тварей. – Да? А разве в морях не живут акулы, кракены, скаты-хвостоколы? А в реках – зубастые крокодилы? – Ну, это же просто кэлвар. Они стали такими в результате Искажения в Предначальную эпоху. – Просто кэлвар? Допустим… Еще что? – Зачем зарезали ту темнокожую девушку? – Видишь ли… Если ваш народ привязан к Арде на все время ее существования, то души эдайн уходят куда-то, ты это знаешь? Так вот, некультурные народы уверены, что они после смерти попадают в благословенный край вроде вашего Амана. Только у них все попроще: теплое солнышко, сытная еда, пляски с утра до вечера. А высокообразованные люди считают, что души эдайн за Кругами Мира соединяются со своими Владыками… Ну, те, что живут за Мглистыми горами, например, могли бы уйти к Манвэ, если бы тот не пребывал в Арде до ее конца. Понял? – А эта черная принцесса… - Аринион куснул губу, - пойдет к кому? – Дружок, давай оставим космогонию. Ты знаешь еще очень мало, и мне известно далеко не все. Придет время… займемся лучше уроком. Тебе вчера понравились мои розы? – Да, Гимлизин. Они… интересные. – Вот, я дам тебе свиток… Ты умеешь писать на бумаге? Аринион быстро кивнул. – Напиши тридцать строк, восхваляющих мои розы. Причем, постарайся не ошибаться – это не воск, ошибку не сотрешь. Садись и работай, пока я отдам распоряжения поварам. Вернулась она нескоро – Аринион успел на свободном месте нарисовать корабль, подплывающий к острову. – Можно? Она быстро прочитала и улыбнулась: – Мальчик, у тебя есть стиль! Ты красиво сказал: “сгустки кровавой пены в упорной зелени лета”. – Ну, деревья уже начали желтеть… – Я и говорю – очень хорошо! Полагаю, на нуменорском ты и стихи можешь писать? – Не знаю, Гимлизин … – Вот и попробуешь. Элегию о тех же розах. Пока возьми обещанный подарок. Это оказалась простая деревянная флейта, отполированная чьими-то пальцами. Аринион поднес ее к губам… Там, на родных холмах, тоже осень. Срываются со стуком последние яблоки. Потемнела вода в лесном озере. Андуин несет с верховьев желтые листья, и они каймой ложатся на низкие берега… Дома, наверное, поселилась холодная печаль, от которой вянут последние цветы под его окном. Скорее всего, его считают давно ушедшим и желают спокойного отдыха в Палатах Безвремения. Йавиэн Перворожденная утешает отца и мать неизбежностью грядущей встречи. Но годы также длинны для эльдар, как и для короткоживущих эдайн. Много-много раз засыплют желтые листья и белые снега дорожку к крыльцу, на которое Ариниону уже не ступить вовеки… В пустынных залах у Края мира дремлют души погибших. Не только прославленных героев, но и таких, как он, павших в первом бою. И совсем детей, убитых и растерзанных орками. Там, говорят, стоит великая тишина, не мешающая Безмолвной речи. И можно присесть у ног славных и мудрых и спросить, почему так горька судьба каждого из эльдар. Но сам Намо не ответит, потому что и ему неведом короткий ответ… А, может, грянут у моря трубы, заплещет на ветру звездное знамя, встанут непобедимые дружины. Рухнут тогда Врата Мордора, что отковал сам Саурон, и пленник ступит на дорожку у древней липы… – Хватит! Аринион вздрогнул от боли и чуть не выронил флейту – пальцы Гимлизин железной хваткой впились ему в плечо. В ее сузившихся глазах мерцало неподдельное бешенство. Она буквально вырвала флейту. – Все! Иди к себе и оставайся там, пока не позову! За кованой решеткой окна сеялся холодный дождь. Аринион оттянул ворот рубашки. На плече краснели пятна. Завтра они станут синяками. За что его так? Что случилось с умной и доброй Гимлизин? И, главное, почему его держат здесь, когда других бросают в подземелье, мучают и убивают? Выходит, правильно он сделал, что не назвал своего настоящего имени и до сих пор не открыл своей способности говорить с живыми!.. Из-за занавеса выглянула Брейда: – Господин, госпожа уже садится за ужин и ждет тебя. Гимлизин отстранила слугу, выбрала самый румяный кусок рыбы и положила на тарелку Ариниону. – Что ты такой грустный? Я, кажется, больно тебя ущипнула? Прости, дружок. Я раньше не верила, что музыка эльфов слишком сладкозвучна для смертных. Но ты довел меня до слез. Что ты играл? – Так, что подумалось, - ответил нандо, глядя в стол. Не слезы, а злоба была в глазах госпожи Гимлизин. Она, пожалуй, хотела схватить за горло, но вовремя удержалась… – Что подумалось? Ты сам сочинил мелодию? – Да… – Ешь, дружок. Эту рыбу везли вскачь от самого моря, а ты смотришь, словно на ячменный сухарь, - Гимлизин искренне улыбнулась. – Ты своей музыкой зачаровал слуг и чуть не оставил дом без ужина! Так что теперь, когда еще захочешь поиграть, удаляйся в угловую комнату на втором этаже. Там ты никому не помешаешь. Отпуская его, хозяйка подала толстую книгу. – Я решила усложнить тебе задание. Напиши о розах не элегию, а сонет. В этой книге изложены правила придворного стихосложения. Не думаю, чтобы у вас были популярны нуменорские формы стиха. Ты знаешь, что такое сонет? Аринион, глядя в пол, покачал головой. – Позанимайся до темноты, а завтра вместо урока попробуй написать. После завтрака, когда Аринион пытался вдавить мысли в жесткую форму сонета, Инзиль принесла ему суконный плащ с капюшоном. – Госпожа зовет тебя на прогулку. Может полить дождь, так что она велела надеть плащ, господин. Гимлизин, тоже в плаще поверх длинного платья, ожидала в большой комнате на первом этаже. – Ты ведь умеешь ездить верхом, Туилот? – Конечно. – Сейчас мы с тобой прокатимся до обеда. Если твоя нога выдержит, будешь ездить один… Ой, как глазки засияли! Конечно, тебе скучно целыми днями сидеть с пожилой женщиной и учиться. Аринион первый раз увидел, где выход из обширного дома. Двери открылись в большой мощеный голубым камнем двор. Там человек высокого роста, одетый в кожаную куртку, держал за повода трех лошадей. – Знакомься, Туилот. Это Ульфхэд, мой близкий помощник. Он будет сопровождать тебя на прогулках. Человек жестко глянул на эльфа светло-синими глазами и поклонился. – Какая лошадь будет моя, Ульфхэд? – Думаю, тебе подойдет вот эта, - хрипловато ответил тот, кивнув на гнедую кобылу. – Ее зовут Ласточка, она резвая, но смирная. – Тогда сними с нее седло и уздечку. – Это еще зачем? Господин хочет убиться? – Действительно, Туилот, я хорошо знаю, что ваши воины сражаются, сидя в седлах. – Да, на седле со стременами ездят в бой, чтоб можно было рубиться. А уздечка вообще не нужна. – Как же вы заставляете лошадь слушаться? – удивился Ульфхэд. – Если всадник подружился с конем, тот добровольно будет служить ему верно и отважно. – Ох, ну и фантазии у тебя! Ладно, Ульфхэд, расседлай ему лошадь, и посмотрим, как он заставит ее не повернуть в конюшню. А Инзиль пусть распорядится приготовить горячую ванну и мазь для ссадин. Аринион погладил кобылу по крутой шее. Та испуганно покосилась и посторонилась было. Ее вовсе не радовала мысль о скачке через луга по зрелым травам. Потом, понюхав голову и плечи эльфа, она согласилась везти его, но недалеко. “Далеко нас и не отпустят, Туилиндо. Может быть, когда-нибудь…” Кобыла вздернула уши, собрала шею и скребнула копытом. В памяти у нее всплыли дальние луга за Великим Лесом, стелющий гривы в вольном беге табун, ласковые ладони, подающие соленую горбушку. Аринион одним толчком взлетел на лошадиную спину. Кобыла короткой рысью пробежалась вокруг двора. – Поразительно! – воскликнула Гимлизин.- Неужели вы все так умеете? – Ага! “Ну, не совсем все. Я же просто приказал лошади считать меня своим. Другим пришлось бы знакомиться. Но этого я тебе не скажу, госпожа Гимлизин!” Ульфхэд подставил скамеечку и придержал стремя. Гимлизин со скамейки сунула ногу в серебряную петлю и, усевшись, расправила подол. – Ваши женщины, знаю, когда им надо куда-то ехать, одеваются по-мужски. Конечно, это удобнее. Но у знатных есть множество правил, нарушать которые опаснее, чем упасть с коня. Аринион ехал рядом с Гимлизин, а Ульфхэд на крупном сером коне держался позади. Ласточка шагала, фыркая и вскидывая головой от удовольствия. Всадник на ее спине был легок, как сухой листок, и сидел удивительно плотно, не сжимая колен, но и не ерзая. Остальные кони тревожно прислушивались к сидящим на них. Они неторопливо рысили по широкой аллее среди обширного сада. Множество людей собирали плоды в большие корзины, подбирали падалицу. Все они обязательно прерывали работу и кланялись проезжавшим. Среди работающих были такие же белокожие, как Гимлизин и Ульфхэд, низкорослые люди со светло-коричневой кожей, совсем черные. – Здесь живут разные народы? – Это мои рабы, Туилот, - ответила Гимлизин рассеянно. Аринион не стал переспрашивать. Он знал, кто такие рабы – силой захваченные в плен и принуждаемые работать на врага. – Их стерегут орки? – Зачем их стеречь? – обернулась к эльфу Гимлизин. – Они и так никуда не уйдут. – Гнать будут, а они вернутся! – хохотнул Ульфхэд. В ответ на недоуменный взгляд нандо, Гимлизин снисходительно улыбнулась: – На земле живут совсем дикие народы, Туилот. Ведь и вы, эльфы, в свое время передавали свои знания и умения людям. То же самое делаем и мы. Например, большинство этих людей раньше не имело представления о земледелии и садоводстве. Они питались тем, что найдут в лесу или на берегу моря. Теперь они научились ухаживать за деревьями и выращивать хлеб. Разве это не благодеяние мудрого невежественным? Аринион попытался возразить. Но на память приходили лишь слова Араорнэ о людях, приходящих за семенами и советом. И смешно было бы, если бы онтийка стала заставлять их работать в своих садах! Гимлизин также спокойно продолжала: – Почти все эти люди на своей родине редко ели досыта. Ведь недаром их воображаемый благословенный край простирается вокруг миски, полной еды! Эти народы ни во что не ставят чужую жизнь, и сильный без боязни убивает слабого, чтоб завладеть его имуществом или женой. Здесь они сыты и узнали твердые законы. А некоторые, только попав в рабство, научились одеваться и умываться! Аринион засмеялся: – Ну уж не может быть, чтоб люди не умели умываться! Они же быстро перестанут узнавать друг друга и все перессорятся! – Мальчик ошибается, верно, Ульфхэд? – Да уж, конечно, госпожа! За равниной Рун проживают такие племена. У них купаться в реке – все равно, что убить отца или вождя. Кого заметят – сразу душат лучной тетивой. А ссорятся они постоянно: воюют между собой, захватывают пленных и продают в рабство на юг, в Харад. – Так они, наверное, и плавать не умеют? – Как топоры плавают, господин. Но у них там и речек-то нет. Так, ручьи, которые летом почти пересыхают. Вот они и кочуют за травой с юга на север и обратно. У них и дома из войлока и поставлены на колеса. Грязные скоты, право, господин. – Ты бывал у них, Ульфхэд? – Я много лет воевал в тех краях, пока не поступил на службу к высочайшей госпоже Гимлизин. – Расскажи мне потом о тех землях, Ульфхэд, пожалуйста! - О, у вас будет время поговорить, дружок! А сейчас давай поедем чуть быстрее.. Ласточка метнулась вперед и тут же остановилась. – Я хотела прибавить рыси, а не лететь, очертя голову. Следуй за мной. Из сада они выехали в заросли высокого кустарника с мелкой блестящей листвой. Аринион почувствовал запах свежей проточной воды и оказался на берегу узкой речки. Спрыгнув с коня, он зачерпнул ладонью прохладную воду. – Туилот, змеи! – прикрикнула Гимлизин. – Ага, будут змеи ползать под лошадиными копытами! – засмеялся тот, вскочив на ноги. – Можно, я пойду искупаюсь? – А нам будет запрещено даже смотреть в сторону реки? Ульфхэд, тебе приходилось встречать еще столь же стыдливый народ? – Госпожа, в Кханде живут кочевники-верблюжатники. Их женщины до того стесняются чужих мужчин, что сразу задирают юбки и прикрывают ими лица. Притом, шаровар они не носят. Гимлизин громко засмеялась, откинувшись в седле. Аринион покраснел. – Иди, купайся. Эта речка чистая. А вообще здесь, в Нурне, в воде живут подкожные пиявки. Учти, если захочешь умыться из какой-нибудь другой реки. Аринион торопливо разделся и прыгнул в заводь. Места в ней хватало на десяток гребков, глубина – едва до подбородка. Но все же можно было поплыть и, нырнув, быстро повернуть обратно. По дну стелились длинные мягкие травы, из них то и дело поднимались цепочки воздушных пузырьков. Нанырявшись, нандо повис в воде. Он знал, что эти вроде бы глухие заросли – жалкое подобие леса среди засушливой равнины Нурна. Но здесь он чувствовал себя уютно и спокойно. Ветви незнакомых кустарников почти сходились над водой, и от тени она казалась глубокой, как озеро у дома… Аринион нырнул, и слезы растворились в пресной воде речки. – Эй, малыш! Ты еще не превратился в угря? – крикнул издали Ульфхэд. – Сейчас иду! – Ну, ты не простудишься, - Ульфхэд тронул мокрые волосы эльфа. – Но холодно-то тебе бывает? – Бывает. В холодную погоду. – И слово он по мешкам не ищет, - Гимлизин подала Ариниону гребень. – Причесывайся и едем домой. После обеда ты напишешь сочинение на языке Мордора о сегодняшней прогулке и представишь мне. Гимлизин зачем-то взялась настойчиво учить Ариниона причудливым формам стихосложения. Причем, стала требовать сочинять их не только на ритмичном адунаике, но и на мордорском наречии. Один из слуг был приставлен еще и учить нандо языку островного народа южных вастаков. На этом языке, оказывается, были написаны длинные поэмы, которые велела она перевести на мордорский язык. Преданно развлекали эльфа львиные хуа. Собачонки самостоятельно переселились к нему в комнату и вечером требовали подсадить их на кровать. Подчинялись они мысленному приказу охотно и радостно. Разыгравшись, хватали за щиколотки мелкими, но острыми зубами, а в постели так старались вылизать лицо, что можно было потом утром не умываться. Через день Ульфхэд приводил Ласточку, и они ехали вдвоем либо на восток, к речке, либо на юг к виноградникам. По дороге старый стражник рассказывал о землях, где побывал, о народах, с которыми воевал. Рассказы его кончались одинаково: – Ну, побили мы их подчистую, а кто уцелел – сюда пригнали. Сущие скоты они, господин! Как-то Аринион поинтересовался, не сталкивался ли Ульфхэд с эльфами. Тот странно усмехнулся: – Было один раз, господин. Моя сотня шла в третьем ряду. Я до сих пор рад этому. Ничего больше он рассказывать не стал. Предложил нандо сжать его левую ладонь, а сам быстро ощупал тому руку, плечо, грудь. – Откуда у вас что берется? Косточки птичьи, руки худые, а стиснул, как клещами. Непонятный вы народ. – Не скоты? – Да уж никак не скажешь, господин. Сам Ульфхэд родился в низовьях Ангренэн – он называл реку иначе. Еще ребенком был захвачен какими-то налетчиками и продан на Нуменор. Там стал охранником, потом воином. – Ты не хочешь вернуться к своим, Ульфхэд? – А что мне там делать? Овец пасти? Их кони стояли на вершине холма между виноградниками. Отсюда было видно, как сады и пашня обрываются в желто-серую степь. Ульфхэд прищурившись, глянул на эльфа: – Ты-то хочешь к своим, сразу понятно. Только выхода отсюда, из Мордора, нет. Вот, смотри. Отсюда на юг на десять дней пути будет степь с холмами и оврагами. В степи поместья и деревни – там, где есть вода. Если пройдешь степь, то упрешься в крутые горы. На западе горы и на севере горы, а на горах стража. Только на восток все будет равнина, чем дальше, тем суше. За равниной харадские царства. Они только и делают, что воюют между собой, поставляя сюда рабов. А иной царь и своих продает, когда деньги нужны. Так что из Мордора без разрешения можно уйти только по воздуху. – Потому и не бегут ваши рабы? – глядя в сторону, спросил Аранион. – И поэтому. И потому, что бежать не знают куда. И потому что… ну, госпожа тебе уже рассказала. – Ты умеешь играть в “Битву королей”? – прочитав очередное сочинение Ариниона, спросила Гимлизин. Тот пожал плечами. – Неужели у вас не знают этой игры? По легендам ее завезли ваши родичи из Заморья. Она подвела нандо к столику, на крышке которого розовым и черным деревом была выложена 64-клеточная доска. – А, в “башни”! Конечно, умею! – Ну тогда выбирай цвет фигур. Ариниону выпали черные. Особо этой игрой он никогда не увлекался – всегда предпочитал пойти погулять, чем сидеть над доской. Если ему удавалась быстрая комбинация – он выигрывал. Если не получалось – объявлял сдачу и убегал. Сейчас такая комбинация сложилась. Гимлизин с заметным неудовольствием глянула на юного эльфа. – Ладно. Теперь играй белыми. Тут получилось еще быстрее – черные едва успели выдвинуть трех своих стрелков, как полководец белых ворвался в ворота города, прикрытый конными полками правой руки. – Хорошо же, юный мастер. Играем последний раз. Видно, Гимлизин была предельно внимательна. Она отбила атаки легкой конницы, выдвинув против нее панцирную, потом сама начала атаку боевыми башнями и стрелками. Ариниону пришлось перестраивать боевой порядок на оборону. Просто бросить игру и убежать в лес, как от отца или Гилуина, он не мог. Некоторое время он отбивал жесткую и правильную осаду, которую вела хозяйка. Та дала ему единственный шанс, ослабив внимание на своем правом фланге. Но этого шанса хватило: Аринион быстро ввел в прорыв панцирную конницу, и вражеский город пал. – Ну, на сегодня достаточно, - Гимлизин мягко потрепала песочные волосы нандо. – Чем дальше, тем больше я радуюсь, что именно мне поручили опекать тебя. Вот сегодня я узнала, что ты сильный игрок в “сражение”. Наверняка потом выяснятся и другие твои способности. Чем ты собираешься заниматься до обеда? – Буду заканчивать перевод на язык Мордора поэмы о плавании к Островам Ветров. – Много тебе осталось работы? – Гимлизин … это трудно – переводить на такой язык. – Разве для тебя что-нибудь может быть трудно? – тихо засмеялась та. – Иди, занимайся. – Вот ты еще раз доказал, что умеешь быть королем на доске, - Гимлизин откинулась в кресле. – Мне удалось обыграть тебя за пять дней всего лишь дважды. Да и то потому, что ты больше баловался с собачками, чем следил за фигурами. Теперь я хочу научить тебя более тонкому искусству – искусству проигрывать. Аринион рассмеялся: – Какое же это искусство?! Это само собой получается, если другой играет лучше. – Действительно, проиграть сильному игроку несложно. А вот слабому надо суметь. – Вот буду все время делать неправильные ходы и проиграю. – И противник сразу поймет, что ты проиграл нарочно. Надо же сделать это так, чтобы у него осталось ощущение реальной борьбы и заслуженной победы. – Зачем это? – Скажем, чтобы сделать кому-то приятное. Маленькая победа за доской обрадует того человека, он станет добрее… послушнее. – Гимлизин, это же будет выигрыш понарошку! Хозяйка гибко поднялась с кресла и прошла по комнате, шелестя серебристо-серым платьем. – Считай, что у нас сегодня первый урок придворной жизни. Среди высших постоянно идет соперничество за успех, за близость к Владыке. Они заключают между собой союзы, усиливая свои позиции. Мелкий поступок оказывается порой более важным, чем покорение царства. Тем более, что царств мы покорили предостаточно. Мой покойный супруг принес к стопам Владыки десяток корон Ближнего Харада. Я собираюсь представить тебя двору в качестве своего пажа и воспитанника. Это неплохое начало карьеры – быть представленным самой Гимлизин… Что ты так смотришь на меня? – Ты хочешь везти меня… к Саурону?! Хозяйка устало вздохнула: – Прояви терпение, мальчик, и ты все поймешь. Многое ты увидишь по-новому и удивишься, как изменится мир твоих представлений. Для начала запомни, что Владыку здесь зовут Арулаи – по-вашему Хэрэдайн и Бардаур, что значит Аранмор, а высшие называют Зигурин - Гулхэр – Властитель Тайной Мудрости. Когда Владыка обратит на тебя свое внимание, ты поймешь, сколь не соответствует ему ваша испуганная кличка Саурон. Скорее, его следовало бы называть Вызывающим Трепет… Не дрожь страха, а трепет восхищения, понимаешь, дружок? Гимлизин мечтательно прищурилась и покачала головой: – Теперь садись за доску и сумей проиграть мне. Аринион проиграл быстро и глупо, нисколько не поддаваясь. Мысль, что его повезут к Гортауру, первому помощнику Моргота, заледенила сознание. Погромы людских и эльфийских поселений, гибель Эрегиона, разорение Побережья. Собственная встреча на тропе с отрядом лориэнских лучников, что шли отгонять от лесов Сауроновых лазутчиков. И мертвые Лумнор и Глорвинг… – Ты не стараешься, Туилот. Аринион поднялся со стула, подошел к окну и, глядя на пожелтевший сад, сухо спросил: – Гимлизин, почему меня не держат в тюрьме, а разрешают жить у тебя? – Детей не сажают в тюрьму. – Но вяжут веревками и бьют плетью. Ты ведь не будешь, как Инзиль, уверять, что мне это привиделось в бреду? – О, кровавые рубцы привидеться не могут, ты прав! На их месте и сейчас видны темные полосы. Низшие, вроде простых солдат и разных там сотников и тысячников – народ грубый и жестокий. Ты чем-то разозлил их, вот начальник и поступил с тобой, как привык поступать с подчиненными. Среди простолюдинов побои считаются надежным методом воспитания. – А… те, кто ехал со мной, были убиты! – Конечно. Они наверняка вступили в бой с солдатами. Зато тебя удалось привести живым. – Зачем? – Можешь не верить, но Владыка всегда желал дружбы эльфов. А ваши, завороженные ненавистью ко всему инаковому, считали его попытки сблизиться с вами способом злодейского обмана. – Сблизиться? Так что на месте города остаются опаленные камни? – Войну ведут военачальники и солдаты. А в нашем войске, кроме совсем диких людей, есть и низшие из низших, полузвери, которых вы именуете орками. Все они способны на любую жестокость. Но владыка после каждой войны обязательно карает допустивших такое. И, в конце концов, Туилот, разве ваши лучники не стараются истребить орков до последнего? – Да, всегда, - не оборачиваясь от окна, ответил Аринион. – Лумнор рассказывал, как они чистили от орков восточный берег Андуина. – Вот видишь… – Там, где живут орки, уже никто не может жить, кроме самых мелких кэлвар. – Лумнор – это один из твоих спутников? – Да. – Куда же вы ехали? – В Лотлориэн. – В Зачарованный Лес? Зачем? – Учиться. – Чему же? Аринион пожал плечами: – Чему получится… то есть, получилось бы. Гимлизин, подойдя сзади, положила руки ему на плечи: – То, что откроет тебе Владыка, вряд ли известно в Зачарованном Лесу. А возможно, неведомо и в Заморье. Ибо к открытому ему Ауле прибавил он добытое собственными трудами в Средиземье. Оказавшись в Замке, ты благословишь свое пленение. Иди к себе и не опоздай к обеду. Почва на холмах раскисла так, что конское копыто уходило в нее по венчик. Ульфхэд, заметив молчаливую подавленность эльфа, ворчал себе под нос на погоду, лошадей, грязную дорогу. С юго-востока дул порывистый ветер, нес мелкий дождь и палые листья. – Не пора ли домой, господин? В такую погоду хорошо сидеть у камина с кружкой вина, а не месить это проклятое желтое тесто. Аринион повернул кобылу на аллею. Но, когда Ульфхэд, довольный, решил приотпустить поводья на рыси, эльф пригнулся к лошадиной шее и чуть сжал колени. Ласточка взяла сразу настильным галопом и скрылась между деревьями. Старый дунландец огрел своего серого плетью, тот рванулся, заскользил по грязи и чуть не упал набок. Когда Ульфхэд поскакал вдогонку, нандо уже исчез. Аринион летел прочь во весь конский мах. Мелькали деревья сада, потом пошли красно-желтые лоскуты пашни. Кобыла нашла тропку между вязкими полями и пустилась по ней с прежней быстротой. Вот под копытами зашелестела сухая трава, бег лошади стал легче и ровнее. Взлетев на очередной холм, Аринион увидел поодаль новую полосу распаханной земли. Ласточка шагом спустилась с холма и остановилась у полянки еще зеленой травы. Нандо соскользнул с нее. Трава была сырой, дождь все сеялся. Аринион постелил край плаща, сел на него и закутался поплотнее. Его наверняка ищут, думая, что он сбежал. Да это и был побег. Давно хотелось остаться одному, чтобы спокойно подумать. Но спокойно не получалось. По низкому небу быстро летели клочья туч, пахло умирающей травой и унылой осенней сыростью. Аринион увидел себя со стороны: маленькая фигурка среди тоскливой пустоши. Потом круг видения расширился, сам холм превратился в неприметную кочку, а равнину обступили серые горы. Они скалились пиками, как настороженный капкан. Аринион пытался представить себе лесистые нагорья, спускающиеся к лугам у Великой Реки. Но даже перед мысленным взором за хребтами стояла белесая пелена, словно земля там кончалась. Таким жалким и слабым показался он тут себе – сжавшийся в комочек под мокрым плащом посреди безрадостной пустоши – что слезы выступили из глаз. Снова захотелось вырваться на свободу хотя бы и ценой жизни. Сердце больно дернулось – пелена за серыми горами чуть отодвинулась, и Аринион ощутил соприкосновение с чужими сознаниями. Кто-то сильный и бесшабашно смелый смотрел на Горы Тени из приречных лесов. Кто-то неслышно скользил по болотам на севере. И могучая воля отражала бесцветную тень далеко за Андуином. Соприкосновение длилось не дольше удара сердца. Безболезненное падение вернуло нандо на мокрую траву. Но теперь он уже не желал уходить из мира. Гимлизин сказала, что от него, Ариниона, чего-то хочет сам Саурон. Значит, ему выпала судьба бросить вызов Гортауру в борьбе ума и воли. Бояться уже поздно, остается только идти вперед и вести себя достойно, как герои былых времен… Аринион снова увидел себя в зеркале воображения – такого, какой только и может выстоять против Черного Врага. Холодно-спокойного, гордого, проницающего обман, презирающего муки. И сам восхитился собой воображаемым. Что же, когда он погибнет – не стыдно будет в Мандосе встретиться с самыми отважными. Аринион встал, отряхнул плащ. Ласточка, отзываясь на мысленный приказ, побежала к нему. Но прежде, чем сесть на нее, нандо подошел к перекрученному ветрами кусту с редкими ворсистыми листьями. На поднятую ладонь тут же слетел бурый сорокопут и зачиркал по-летнему. Вернувшись по новому приказу на куст, он даже задумался – чего это вдруг распелся. Стволик серебристого лоха сперва пожаловался эльфу на необходимость все время не давать ветру себя опрокинуть. Потом передал тяжесть последних созревших ягод и желание поскорее задремать до весны. Нандо даже зевнул – так хотелось лоху покоя. И отправил в корявый ствол то чувство, что накопилось в его душе за время плена. Куст мощно взмахнул ветками – сорокопут взвился в небо, зеленые плодики брызнули во все стороны, посыпались листья и мертвые побеги. Но даже маленькая веточка не коснулась эльфа – лох признал его и пытался защитить. Аринион вскочил на лошадь и послал ее крупной рысью обратно к поместью высочайшей Гимлизин. Нандо догнал Ульфхэда, когда тот уже поворачивал во двор дома. Серый конь, роняя пену с удил, тяжело выбрасывал передние ноги. Дунландец с какой-то усталой досадой глянул на эльфа и полоснул плетью по крупу его кобылу. Та рванулась и заскользила по мокрому камню мощенки. Аринион прижался к лошадиной шее, похлопывая и поглаживая мокрую шерсть, пока Ласточка не успокоилась. Ульфхэд стащил его с кобылы, обхватив за талию, и аккуратно поставил на землю. Тут старому стражнику напомнили об эльфийской силе – Аринион одним движением высвободился из его рук и, холодно глядя в глаза, спросил: – Почему ты ударил мою лошадь, а не меня, как хотел? – Своего солдата за такое я бы выпорол нещадно. А ты – другое дело, господин. Тебя может наказать только сама госпожа. Гимлизин смотрела на Ариниона долго и укоризненно. – Что за припадок глупости случился с тобой, Туилот? Допустим, с коня ты не падаешь. Но лошадь могла споткнуться. Надрубленная стрелой кость обязательно переломилась бы, и ты снова лежал бы пластом, а мы изобретали способы ухаживать за тобой, не оскорбляя твою застенчивость. И куда тебя понесло? Рабы в саду видели, как ты опрометью летел в степь. Ты знаешь, что бывает с теми, кто наткнется на стаю черно-белых диких псов? Эти псы, хоть и невелики, но одолевают быков и верблюдов. А потом разгрызают и заглатывают все кости. Или встретился бы на дороге с отрядом орков. Даже мне было бы трудно выяснить тогда твою судьбу! Гимлизин устало вздохнула, помолчала, отведя взгляд: – Если ты понял, что натворил глупостей – выбирай себе наказание сам. Аринион вовсе не считал свой побег глупостью, а с дикими собаками скорее всего, поладил бы или сумел бы ускакать. С понятием же наказания у него ассоциировалось только длительное заключение в каком-нибудь ужасном месте. Поэтому он молчал, глядя в окно. – Хорошо, – Гимлизин взяла с полки толстую книгу, откинула треть листов и заложила новым пером. – Вот. Кроме обычных занятий будешь каждый день переписывать тексты из этой книги, пока не дойдешь до моей отметки. И не выйдешь из дому, пока не закончишь эту работу. – А если не буду? – со скрытым вызовом спросил Аринион. – Что же – просидишь тут вечность, поскольку старость для тебя не наступит. И какой прок в таком упрямстве? Ведь куда приятнее будет поехать на охоту, чем смотреть в окно на зимние дожди. Аринион указанную треть книжки переписал. Это оказался сборник тех самых жалобных и униженных песен, с какими персонажи книг обращались к своему Владыке Сущего. Нандо быстро поймал стиль этих песен и сочинил пару пародий. Скажем, в книге того Владыку именовали Возжигателем Звезд, приписывая ему деяния Элентари. Эльф вставил Разжигателя Печек. Вместо Подателя Плодов Земных (а как же Йаванна?) – Поедателя Плодов и так далее. Впрочем, и в самой книжке было предостаточно смешных титулов. Например, Простирающий Руки Во Все Стороны. Что он, этот Владыка – осьминог? Веселиться одному плохо. Аринион прочитал свои сочинения Брейде. Та изнемогала от смеха, закрываясь передником. Потом вытерла глаза и погрозила нандо пальцем: – Скорее сожги все это, господин! – Гимлизин не понравится? – О, госпоже это очень бы понравилось! Но писать такое – великий грех! Высшим дозволено многое, потому что они служат самому Владыке людей. А простых Владыка Сущего может покарать. Дай мне свои листочки, я своей рукой брошу их в огонь, чтоб искупить грех нечестивого веселья. Так Аринион узнал, что во Владыку Сущего, Дарующего Свободу верят не только в книжках. Слуги зачем-то раскладывали на обеденном столе множество разных ложек, вилок, лопаточек и крючочков из серебра. – Туилот, пора тебе овладевать искусством придворной жизни. Чтобы не опозориться за столом у высших, необходимо знать назначение каждого столового предмета. По-настоящему образованный человек никогда не спутает вилочку для фруктов с вилочкой для сыра. Нандо недоуменно пожал плечами. Гимлизин улыбнулась и произнесла наставительно: – Дикари едят руками, простолюдины знают миску и ложку. А что значит, если кто-то без ошибки пользуется всем столовым набором? – Что он убил уйму времени на изучение всех этих инструментов! – фыркнул Аринион. – Нет, это значит, что он принадлежит к высшему обществу. Так что придется тебе заняться изучением этих, как ты выразился, инструментов. Я скоро уеду на месяц или около того. Когда вернусь, стану принимать гостей. И ты должен будешь выглядеть достойно. Я оставлю тебе книги – как раз про путешествия и войны. Ну и не забывай об уроках, и не делай глупостей вроде той скачки. Настенные лампы были отлиты из чуть лиловатого стекла, поэтому свет их казался холодным, как декабрьское утро. Владыка, одетый в военный плащ поверх черного замшевого подкольчужника, стоял у круглого стола посередине покоя. На бронзовой крышке стола золотой проволокой были выложены контуры земель Арды. Но эта тщательно сделанная карта устарела. Более не существовал похожий на морскую звезду Анадунэ, исчез за краем мира Аман. Владыка не приказывал убирать этот стол из подбашенного покоя. Иногда он клал ладонь на то место, где из-под набранной крестами и квадратами каймы выступали берега Заморья, и испытывал мстительное наслаждение. Была у него и еще одна отрада. Когда-то корабли с Эрессеа часто причаливали в Андуниэ. Привозили они иногда живые растения вместе с землей под корнями. Для Владыки, которого тогда звали просто Зигурун, набрали целый ларец мелких камешков, доставленных с Запретного берега. Теперь эти камешки врезаны в подножие трона Лугбурза. Это подножие никогда не покрывают ковром, и подошвы Владыки попирают землю Заокраинного Запада. Конечно, это лишь символ, но… Символы – это знаки, а знаки – это предвестья грядущего. Повелитель Мордора чуть толкнул столешницу, и она легко закрутилась. Он подошел к другому столу и резко сдернул с него покрывало. Блеснуло зеркало в деревянной раме. Повелитель протянул к нему затянутые в черные перчатки ладони. По хрустальной поверхности побежали белесые волны, словно от упавшего в воду камня. Постепенно стала проявляться картина голых каменистых предгорий. Прямо из земли поднимались трубы, затягивающие небо черным и желтым дымом. У входов в тоннели толпились хорошо вооруженные орки. Долина поплыла в сторону, а впереди, твердея из туманного облака, появились горы, дорога через ущелье и отряды орков на ней. Удвоив усилия, Повелитель вызвал в зеркале изображение других предгорий. Здесь уже лежал снег. Два ряда дубов не сбросили на зиму листвы и стояли, словно в лохмотьях ржавых кольчуг. Дальше на север тянулась чуть всхолмленная равнина, рассеченная еще не замерзшими речками. Вдруг зеркало начало быстро тускнеть, волны сбегались к его центру. Повелитель Мордора в раздражении набросил покрывало. Зеркало исправно показывало места, где Повелитель побывал когда-то сам. Но вот попытки заглянуть подальше всегда кончались ничем. Да, мощь Единого Кольца растет, но хватит ли ее когда-нибудь, чтоб охватывать взглядом все земли людей? Снова пришел на память один эльф. Этот создал далеко видящие камни, способные показать и существующее, и прошлое. Несколько таких камней было и на Анадунэ… И этого эльфа не стоило убивать, сколь бы дерзким и безумным он не был. Посидел бы некоторое время в одиночестве – от скуки стал бы что-нибудь мастерить... Это воспоминание пришло недаром, решил Повелитель Мордора. Оно что-то предвещает. Согнувшись, чтобы не смотреть по сторонам, вошел белый слуга. – Высочайшая госпожа Гимлизин просит Владыку осчастливить ее своим вниманием. – Разрешаю ей войти. Сегодня Гимлизин была в простом платье черного шелка, стянутого по талии широкой и плоской серебряной цепью. Рукава платья были разрезаны сверху от ворота до запястий и удерживались пятью серебряными застежками каждый. Подол длинного платья тоже был разрезан по бокам до половины бедра и над коленями скреплялся серебряными пряжками покрупнее. Вырез глубоко открывал бы грудь, если б не серебряное ожерелье в виде густой бахромы длинных цепочек. В свете ламп кожа Гимлизин сама блестела, как серебро. Волосы ее, с рассчитанной небрежностью заплетенные в две косы, покрывала похожая на дым вуаль, чуть приколотая двумя серебряными шпильками. Дама склонилась так, что косы ее легли на лиловый с черным ковер. – Безмерно рада видеть тебя, мой Владыка, - почти пропела она, выпрямляясь. – Я тоже рад видеть тебя, моя Гимлизин, ибо предвижу хорошие вести. Порученный тебе маленький эльф ведет себя хорошо. – Прелестный ребенок, - с тонкой усмешкой качнула головой та. – Они быстро перестают быть детьми, моя Гимлизин, и никогда не становятся взрослыми. Даже их вожди и мудрецы. – Эльфеныш практически приручен, мой Владыка. Он от природы доверчив и наивен, хотя иногда бывает странно памятлив на обиды. Но очень быстр умом. Я уже с трудом нахожу, чем его занять, чтобы не давать времени на размышления. – Пора наводить его на нужные размышления, моя Гимлизин. – Я даю ему книги нужного содержания, мой Владыка. Иногда он бывает забавно ироничен в суждениях. Искусство же полемики ему неведомо, потому что приучен считать каждое услышанное слово честным и правдивым. – Он должен безоглядно верить тебе. – Он доверяет мне, мой Владыка. Ведь я так заботилась о нем, пока он болел. Мне пришлось дважды растравлять его рану, чтобы продлить время лечения, - хищно улыбнувшись, произнесла дама. – Он умеет терпеть боль, мой Владыка. – Эта их безумная гордость, даже детям запрещающая плакать! – Повелитель Мордора сжал кулак. – Но если крепость неприступна, в нее следует войти в роли друга. А еще лучше – учителя. О, эта непомерная страсть узнать неведомое! Почему всегда неведомое привлекательнее известного, моя Гимлизин? Дама, присевшая на раскладной стул у бронзового стола, с кокетливой скромностью отвела взгляд. – Полагаю, мой Владыка, дело в глупой надежде на лучшее. – Да! Для глупцов белое – чисто, красное – красиво, новое – желанно, привычное – утомительно. Если бы люди обладали моей памятью, они давно поняли бы, что лучшее нынче – это худшее из бывшего прежде! – Эльфы памятливы, мой Владыка, - заметила Гимлизин, вытянув свою стройную белую ногу и рассматривая серебряную пряжку на черной туфельке. – Но еще глупее людей! Так, юнцы с мечами и луками. Недаром Сидящие в Амане когда-то решили беречь их от всего, как детей. Некоторые вырвались из-под опеки – как озорные мальчишки – и попали в беду. Теперь воображают себя героями и радостно отдают жизни за собственные нелепые выдумки. – Жизнь стоит отдавать только за тебя, мой Владыка… – Для этого есть простолюдины и плодовитые неприхотливые орки. Но возвысившиеся духом, как ты, моя Гимлизин, должны жить долго… очень долго. И получать от жизни все, что только может доставить наслаждение. – Настоящее наслаждение – это тоже искусство, мой Владыка. Выпученные, отливающие багровым глаза Повелителя уперлись в подведенные голубой краской глаза Гимлизин. – И высшее из наслаждений – держать в руке чью-то трепещущую душу, этот нежный огонек, то давая ему приподняться, то снова сжимая почти до гибели… - играя косой, продолжала дама. – Но лишь если эта душа стоит внимания. Мои рабы кажутся мне одинаковыми, как зерна в горсти. Так ведь и большинство живущих – их следует считать не по одному, а толпами, мой Владыка. Повелитель уселся в массивное кресло: – Можно держать в руке и судьбы целых народов, моя Гимлизин. Я постиг это уже, когда мои армии растеклись от Великой Реки до Западного моря. Что оставалось? Две осажденные крепости: одна у морского залива, другая – над бурными реками… Теперь я справлюсь и с ними! - черный кулак разрезал воздух. – И я сумею наградить тех, кто служит мне не только верно, но и умело. Как ты, самая блистательная из моих дам! Гимлизин встала со стула и снова низко присела. – Весной доставь мне своего эльфеныша. И не опасайся, что он займет высокое место в Замке. Он будет инструментом в моих руках. А сейчас, моя Гимлизин, спустись в нижний замок и выбери из доставленного товара что-нибудь для себя. Там найдутся грамотные рабы из приморских вастаков и красивые девушки, годные в домашние прислуги. Продолжение 3325 г. Здесь, в южной части Мордора, снег так и не лег. Он время от времени падал крупными сырыми хлопьями, но тут же сменялся промозглым дождем и таял, укрывая туманом голые черные деревья. Ульфхэд несколько раз провожал Ариниона на целый день пути к берегам Внутреннего моря. Там они проводили ночь и день в небольшом каменном доме. При доме жили два раба и две рабыни, черная и белая. Рабы старательно протапливали комнаты, но все равно холодный сырой ветер за ночь выстуживал дом так, что не хотелось вылезать из-под шерстяных одеял. Ульфхэд гонял женщин в погреб и долго пробовал вина из разных бочек. Он угощал юного нандо жареной на углях бараниной, жилистой и подгорелой. Потом устраивался в кухне у огромного очага в окружении узких горшков с вином и пел тягучие песни на разных языках. – Слышишь, малыш? Ты вот нос воротишь от такого жаркого. А однажды мы пошли на кхандцев и забрели в такое проклятое место, что не то что мяса – воды было не достать. Даже у орков языки распухли и вылезли наружу, даром что у них пасти до ушей. Пили из луж с червями и шли нежрамши пять дней! Орки – им что – жрали мертвецов и тех самых червей… Да не криви ты свою красивенькую рожицу, война – она такая!.. А нам, кто человечьей породы – хоть помирай. Ну и помирали. Сперва мертвых закапывали в песок, чтоб орки не стрескали. Потом бросили – все равно находят, скоты. Кое-как вышли к реке… проклятье, забыл, как она на тамошнем скотском языке зовется… Только собрались передохнуть – напали кхандцы. Знаешь, ездят на верблюдах, мечей у них нет, а вот такие ножи и отравленные стрелы. Ну, побили мы их, но и они нас потрепали. Орки стали жрать мертвецов и сами дохнуть начали. Яд стрельный, оказывается, в трупах растекается. Пошли дальше. Вышли к городу. Город большой, богатый, а стены глиняные. Вторым штурмом мы их пробили. Добычи мне досталось немало: четырех верблюдов нагрузил. И еще двух девок взял, не очень черных, и мальчонку вроде тебя. Зачем они мне, спрашивается, если у меня ни дома, ни хозяйки? Продал вместе с верблюдами на базаре тут же, в Кханде. Вот куда потом деньги девались – вспомнить не могу! Ульфхэд захохотал и опрокинул в кружку горшок. Черная рабыня поспешно унесла пустую посуду. – А за что вы воевали, Ульфхэд? – спросил Аринион. – Как – за что? – Ну, обыкновенно. Ведь не на вас напали, а вы сами пошли в чужую страну. Ни союзники вас не звали, ни тот народ не просил вашей помощи… так ведь? – Воевали потому что солдаты! Кто будет кормить солдата, если он не приносит добычи? Разве кормят лошадь, если на ней не ездят? – А что ты делал, когда не было войны? – Война всегда есть, малыш. Только отойди подальше от дома – и вот тебе враги. Ну а когда нас никуда не посылали, мы учились воевать. Думаешь, рубиться с приморскими также просто, как на твоей дудке свистеть? Ну-ка, бери палку, становись! Аринион хватал кизиловый посох одного из рабов, Ульфхэд вооружался мешалкой, и они принимались фехтовать. Рабыни поспешно сдвигали в угол посуду и прижимались к стенкам. Аринион кружился, уворачивался, прыгал через скамьи. Иногда ему удавалось несколько раз достать старого наемника, иногда тот довольно больно цеплял его в плечи и грудь. Но Ульфхэд то ли быстро уставал, то ли вспоминал о недопитых горшках. – Давай в кровать, малыш, а я еще посижу. – Я тоже посижу. – Тебе давно спать пора. Видишь, бабы уже обзевались – Да мы же не спим, как люди, Ульфхэд! – Что вы за народ? Не спите, едите самую малость, и то вас больше на сладкое тянет, чем на хорошее мясо. Женщины вам… а, тебе об этом еще рано думать. Ради чего вы живете на свете?.. Вот, и сказать не можешь. Аринион однажды спросил: – Ульфхэд, когда ты умрешь, ты будешь служить Владыке Сущего? – Когда я помру, меня закопают. Никакому владыке тогда до меня дела не будет. И это хорошо! – Почему? – Потому что! А вот про вас говорят, что вы, тут померев, попадаете куда-то, где вас еще и допрашивают: как жили, что делали. И держат где-то под землей, пока вы все слезы не выплачете. Чего в этом хорошего, а? – Ульфхэд, Мандос – это совсем не то… – А что? – Ну… Аринион задумался. Действительно, что там, на Западе мира? Покой или душевные муки? “Там ожидающие сидят под сенью своих дум…” - сказано в повести о Валар. Ниэнна, Владычица Печали, приходит туда, утешая ждущих. “Она приносит силу духа и обращает скорбь в мудрость”. Значит, там есть скорбь? И всем известно, что пришедшие в Эндор с Феанором не выйдут из Мандоса до конца мира. Их печаль будет вечной?.. – Что задумался? Думай в постели и не мешай мне тут. А вы, красавицы, бегом – мне колбасы, а мальцу в спальню фиников. И тащите его отсюда с глаз моих! Под обрывистым берегом всю ночь шумело море. Неутихающий ветер зимы гнал крутые валы. А днем над водой стоял серый непроглядный туман. Ариниону стало казаться, что таковы и берега Амана там, у Стен Ночи… Он встанет против Саурона. Черный Майа проникнет в его мысли и разгадает непокорную душу. Что потом? Веревки, плети… Те, что попадали в плен, проходили и более страшное. Эльфы не лгут и не скрывают правды. Как можно что-то утаить, если повествующий открывает свою память слушателям? Значит, и ему придется выдержать то же самое. А потом, когда fea освободится от искалеченного тела, откроется путь за Закат. Но не в зеленые леса, не в радостные города. На такой вот каменистый берег, где море дышит холодным туманом и крошит тонкий ледок у берега. Где небо серо, где Анор и Итиль никогда не роняют вниз случайного луча. И в подземные залы, залитые серым светом без теней, к печальным призракам, что вечно переживают испытанные прежде муки… Аринион медленной рысью тащился за Ульфхэдом среди голых корявых виноградников и не мог избавиться от горьких мыслей. Значит, правы книги Гимлизин, что называют эльдар пленниками, жертвами и игрушками Валар? И доля смертных счастливее? Но ведь их Владыка Сущего – Моргот! Это понятно из книг, хоть и не называют там его никаким именем!.. Какой смысл в подвигах, если fea беззаветно сражавшихся после неисчислимых веков тоски в Мандосе истают вместе с Ардой?.. Ласточка насторожила уши, почувствовав изменившееся настроение всадника. Нет, смысл есть! Он в том, чтобы не изменить самому себе наперекор всему! Ариниону вдруг открылся смысл деяния Феанора, вставшего против всех Сил мира. Не надеяться на милость, не страшиться ничего, погибнуть – но остаться собой! – Тр-р-р! – Ульфхэд послал коня заступить путь гнедой кобыле. – Опять скакать собрался? Аринион низко опустил голову, чтобы его охранник не заметил разгоревшегося лица и блеска в глазах. Гимлизин привезла своему воспитаннику кучу подарков: серебряную арфу, сделанную еще на Анадунэ, живую обезьянку величиной с котенка, “башни” из перламутра и кости и еще много всяких забавных мелочей. Была хозяйка добродушно-весела и даже не побранила за то, что нандо вместо упражнений в литературе извел оставленную ему бумагу на рисунки кораблей и сражений. Вскоре в огромный дом прибыли и гости. Инзиль с восторгом рассказала Ариниону, что собрались самые знатные из высших, и что все они хотят посмотреть на пажа госпожи. Юному нандо не стали навязывать костюм пажа, разрешили выйти в привычной одежде. Только велели обязательно надевать туфли. Аринион сидел за столом слева от Гимлизин и поглядывал на собравшихся. Мужчины и женщины были высоки и черноволосы. Их одежды переливались от самоцветов, нашитых на цветные шелка. На головах дам красовались сооружения из волос, перьев, заколок и вуалей. Эльф, тонко чувствовавший настроение кэлвар и олвар, почти читал мысли этих людей. Все они были озабочены, оценили ли присутствующие пышность их наряда, кровность лошадей, количество и выучку рабов. Ревность и подозрительность определяли их отношения. И все эти могучие мужчины и величественные женщины – кто меньше, кто сильнее – боялись госпожи Гимлизин. Сама же она, облаченная сегодня в полупрозрачное платье из светло-розовых кружев поверх черного атласного чехла, в жемчужном венце на взбитых волосах, была подобна милостивой, но неприступной королеве. Гимлизин представила своего пленника-воспитанника, расхвалила его ум и дарования. Ученый раб почитал высочайшим сонеты и рондели, сочиненные нандо. Самого Ариниона хозяйка попросила сыграть на флейте что-нибудь коротенькое и веселое. – Учтите, господа, этот цветок иногда жжется, - с царственной улыбкой Гимлизин коснулась плеча эльфа, - Но убедитесь, что он чудесен. Гости не скрывали своего интереса к юному нандо. Ему снисходительным тоном задавали незначительные вопросы, одновременно внимательно рассматривая. Одна из дам мимоходом потрогала его волосы. Так тискают медвежонка или тигренка, про себя воображая, что прикасаются к опасному хищнику. Теребят ушки, щекочут лапки, благо на них пока нет огромных когтей. Заглядывают в розовый ротик, еще не вооруженный трехдюймовыми клыками. И ласки становятся все грубее… Гимлизин, конечно же, не допустила бы глумления. С ее молчаливого одобрения Аринион в хорошем стиле разгромил на доске сначала пожилую даму, у которой волосы и ресницы были осыпаны золотым порошком, потом рослого молодого мужчину. – А что-нибудь кроме как переставлять фигурки, ты умеешь? - спросил побежденный. – Кибилинзиль прекрасный наездник и стрелок, - хозяйка облаком духов и кружев проплыла по залу и встала за спиной нандо. – Послезавтра на охоте он это докажет. – Эти полтора месяца Ульфхэд учил меня фехтовать, - насмешливо добавил Аринион. – О, тогда, Арафор, берегись задевать его, - рассмеялась Гимлизин. – За полтора месяца он мог стать замечательным бойцом!.. Ты можешь идти в себе, Кибилинзиль. Знатные гости выехали на охоту целым войском: каждый с десятком вооруженных слуг. Дамы в меховых плащах сидели на тонконогих иноходцах ярких мастей. Под рыцарями были громадные, сплошь вороные боевые кони. Но великолепнее всех была, конечно, хозяйка на лошади золотой масти и сама в золототканом платье и плаще, среди толпы черных и белых рабов, наряженных в одинаковые одежды. К Ариниону приставили еще и черного слугу по имени Обанго. Тот сидел тоже на вороном коне, держа в руке огромное копье с широким наконечником. Ульфхэд положил нандо на плечо тяжелую руку: – Малыш, не вздумай похваляться ездой и выскакивать вперед. Не посмотрю, что благородный, найду и отшлепаю в кустах потихоньку от госпожи. – А если я ей пожалуюсь? – улыбнулся Аринион. – Ты-то? Да тебя, смотрю, на куски режь, ты не… – Что? – Ничего! Держись между мной и этим черным, вот что. Слуги вспугнули в степи стайку маленьких антилоп, серо-желтых, с загнутыми рожками. Антилопы возникли из травы и понеслись мимо громадными невесомыми прыжками. За ними тут же с топотом и криками ринулись рыцари и несколько дам. Устраивать бешеную скачку там, где можно было бы просто подстрелить добычу, было нелепо. Но Ласточка заволновалась и взяла с места галопом без посыла. Ульфхэд скакал рядом, ругаясь в усы. Обанго, наоборот, скалил зубы и тряс копьем. После короткой проскачки все вернулись обратно на холм, где ожидали дамы и большинство слуг. Оказывается, передние затравили пять антилоп, и теперь добычу собирались торжественно жарить и есть. Но несколько самых молодых из гостей пожелали продолжить охоту. Аринион подъехал к ним. – Эта нежить тут путается, - зло произнес всадник в черно-золотом камзоле. – Высочайшая Гимлизин могла бы держать свою зверюшку в клетке. Юного эльфа словно прохватило холодом. Стало так тошно на душе, что кобыла под ним всхрапнула и кинула задними ногами. Снова мелькнули над травой белые зеркальца антилопьих крупов. И Аринион помчался за ними, дав волю лошадиной резвости. В десяток темпов он опередил всех охотников, а потом оставил их так далеко, что еле мог разглядеть в утреннем морозном тумане. Одна из антилоп метнулась в сторону и понеслась вдоль распадка между невысокими холмами. За ней и погнался нандо. Он вовсе не собирался убивать животное вдвое меньше оленя. Ему захотелось поймать антилопу и приручить. Та летела, едва касаясь копытцами травы, совершенно ошалев от страха. Но мысль эльфа постепенно успокоила ее. Прыжки стали короче, размереннее, потом антилопа побежала грациозной танцующей рысцой, уже не спасаясь, а успокаиваясь. И вдруг она сделала сумасшедший скачок вверх и назад и молнией метнулась к холму. Ласточка вздыбилась с паническим храпом. Аринион обхватил ее за шею, успокаивая и одновременно глядя вокруг. Навстречу ему неторопливо бежали несколько короткоухих зверей. Собаки оказались совсем не черно-белыми. Их головы и спины были темно-коричневыми, лапы и кончики хвостов – желтовато-серыми. И совсем они не велики, куда меньше лесных волков. Пожалуй, Анкарак, волкодав Гилуина, прикончил бы десяток собак зараз. Но их было гораздо больше, и приближались они с трех сторон, правильным строем охватывающего загона. Лошадь чуть успокоилась, и Аринион соскочил с нее. Бояться есть смысл, когда есть, куда бежать. А если некуда, то надо поступать смело и хладнокровно. Впереди стаи рысила некрупная сука с разорванным левым ухом. К ней и обратился нандо. Вожак вывел своих в поисках подранков, которые всегда оставались после шумных людских охот. Одинокая лошадь тоже была неплохой добычей, а всадник без оружия – слабой помехой. Шаг суки начал замедляться. Не из ее собственной, а из родовой памяти предков стали возникать картины просторных равнин. Тогда, давно, в этих краях нетоптаные травы скрывали рога насторожившихся голубых антилоп. Не бродили тут мерзкие орки-живоядцы, не портили землю распашкой люди. И иногда появлялись вот такие охотники в сером и зеленом, которые не боялись диких собак, и их самих не надо было бояться. Можно было даже подойти к их костру, взять кость с остатками мяса и понюхать раскрытую маленькую ладонь… Сука-вожак коснулась влажным носом ладони Ариниона, хвост ее несколько раз взмахнул приветственно. Нандо сосредоточил мысли на собаках, и Ласточка снова захрапела от страха. Стая дернулась в ее сторону. Но сука коротким лаем осадила своих. Псы по очереди подходили к эльфу и вежливо обнюхивали его: сперва старые бойцы, потом щенки этого лета. Вот звери представились новому знакомому и забегали, выстраиваясь снова в загон. Они звали эльфа на свою охоту, как случалось это в те времена, когда Моргот еще только обдумывал свои планы. Аринион вскочил на успокоившуюся лошадь. Ему подумалось со злой радостью, что теперь у него есть небольшое, но опасное войско. Что если прямо сейчас ускользнуть вместе со стаей и направиться на северо-восток?.. Нет. Не одолеют псы вооруженную охрану и не найдут дороги через горы. Он подсказал одноухому вожаку, что стоит пройти по его следу и подождать. Охотники оставят на своем лагере достаточно объедков, чтобы стая насытилась. На прощание сука указала, куда побежала почти затравленная антилопа. Свою добычу Аринион нашел забившейся в корявые кусты. Антилопа дернулась вскочить и повалилась от боли в сломанной ноге. Успокоив ее, нандо, как сумел, унял боль в ране. Положив животное на холку кобылы, он поехал спокойной рысью обратно. И встретил его, конечно, Ульфхэд. – Как же ты ее живьем сцапал? – Она ногу сломала. Есть чем перевязать? – Давай вот ремнем палочки прикрутим вместо лубка… Смотри, и не дергается. Совсем одурела от страха. Когда ногу антилопы уложили в лубок, Ульфхэд поймал Ариниона за руку: – Помнишь, что я тебе обещал? – Да, - ответил тот спокойно. – Ну и готовься получить. – Плетью? – И так справлюсь. Старый наемник зажал его подмышкой и трижды крепко хватил ладонью пониже спины. Когда отпустил, нандо одернул рубашку и вскочил на лошадь. – Что-то ты мне не нравишься, малыш. И вырываться не стал. Отчего бы? – А зачем? – И верно, зачем?.. Поехали, надо еще эту черную образину Обанго найти. Если он без тебя вернется – получит побольше, чем ты сейчас. Как-то незаметно ветер расчистил небо над Нурном. Между жухлыми стеблями полезли синевато-зеленые стрелы молодой травы. Зелень сперва чуть тронула макушки холмов, а потом потекла вниз, в распадки. Из деревьев первыми почуяли весну пирамидальные тополя и дикие абрикосы. Они сделались розовыми от набухших почек, а потом молодых листьев и бутонов. Скоро тополя зазеленели, абрикосы словно осыпало чистым снегом северной зимы. Из трав поднимались крупные бутоны и раскрывались красными и желтыми бокалами. Ласточка вдруг резко приняла в сторону, зло фыркнув. Аринион придержал ее. На разогретой солнцем глинистой осыпи шевелился черно-желтый клубок. Больше полудесятка крупных, в три локтя, змей сплетались между собой. Каждая из них старалась прижать головы других к земле. Блестели неподвижные глаза, дрожали черные раздвоенные языки. Сильные тела шуршали, скользя по глине и друг по другу. Кобыла сгибала шею и прижимала уши, чувствуя одновременно страх и ненависть. Одну змею она убила бы мгновенно ударом копыта. Но змеиная свадьба заставила бы осторожно отойти в сторону даже клыкастого, с носом-рукой, зверя из Дальнего Харада. Аринион нескоро, но услышал змей. Каждая из борющихся хотела только одного – оказаться сверху. Даже присутствие рядом двух крупных теплых существ не отвлекало их от борьбы. Змеи готовы были барахтаться до тех пор, пока не одолеет сильнейший, или пока не уйдет солнце, и холод не скует усталостью тела соперников. Нандо попытался выделить сознание одной какой-нибудь змеи. Это было очень трудно – они все казались совершенно одинаковыми. Честное слово, синички и дрозды на орехе около дома были просто яркими личностями по сравнению со змеями. Наконец, удалось зацепиться в восприятии одной – самой светлой из них. Это была очень крупная, но какая-то флегматичная змея. Пожалуй, пусти она в ход всю свою силу, она бы одолела в борьбе. Но ей не хватало упорства, и ее валили на глину другие. Аринион ощутил какое-то неудовольствие. Не очень хотелось делать большие усилия. Надо было бы сперва полежать на припеке еще пару дней и переварить проглоченную добычу… А, не последняя это весна в жизни, не последний змеиный праздник! Пусть другие заканчивают турнир! Светлоокрашенная змея выбралась из клубка и потекла к ногам застывшего на месте эльфа. Тут Аринион приказал ей остановиться и приподнять хвост с одиннадцатью гремящими кольцами на нем. Та повиновалась, хоть медленно и неохотно. Сухой треск заставил кобылу отбежать на десяток шагов. Кинжал воткнулся в землю в четверти дюйма от змеиной головы. Желто-черное блестящее тело метнулось в сторону и собралось в пружину. – Быстро прыгай назад, полоумный! Аринион спокойно стоял на месте: – Ульфхэд, если не двигаться, они не тронут. – Это гремучки-то во время свадьбы?! Да они сами на всех набрасываются! Видишь – сюда ползет?! Аринион с силой топнул по глине – светлая змея исчезла в траве. Нандо подобрал нож и вернул его Ульфхэду. Старый наемник, обхватив эльфа за талию, понес его прочь от холма и поставил на землю шагов через сорок. – Ты смерти ищешь, непутевый? Аринион пожал плечами. Действительно, стоило ему шагнуть к змеиному клубку – и он покинул бы Смертные земли. Спасение от Саурона в обмен на вечную печаль Мандоса… Или попробовать еще побороться? Ульфхэд потянул его за руку. – Опять бить будешь? – Надо бы, да что толку, если тебе на битье наплевать? Тебе ведь жизнь не дорога – что там пару раз по задушке? Ты с середины зимы словно таять начал. Велено тебя развеселить… а ты вон какое веселье нашел – гремучек. – Они тоже живые, Ульфхэд. Интересно посмотреть. – Смотри лучше на джигитая, которого поймал. Поехали домой. Гимлизин тоже заметила, что ее эльф стал выглядеть хуже. Она перестала заваливать его занятиями. Ариниону стало дозволено читать книги по своему выбору и гулять по поместью сколько вздумается. Инзиль и Брейда пичкали его замысловатыми сладостями с утра до вечера. – А то ты стал похож на чахоточного, господин. Похудел и не растешь совсем. Аринион не стал разъяснять горничным, что эльфу, чтобы стать взрослым, надо прожить втрое больше лет, чем человеку. Чтоб от него отвязались, он развлекал девушек, заставляя собачек, мартышку и джигитая проделывать всякие смешные трюки. Джигитай научился бить задними копытцами по очереди по доске, выбивая дробь. Мартышка с умным видом хватала вязание и путала спицами нитки. Собачки ходили на задних лапках, кувыркались и считали до десяти. Последний номер они могли проделать только в присутствии нандо, потому что он никак не мог научить служанок скрытым сигналам. Но хозяйка видела печальную подавленность пленника. – Тебе скучно у меня, Туилот? Аринион поднял голову и твердо выдержал взгляд в глаза: – Я не понимаю, зачем я тут. – Скоро поймешь. Вот, просохнут дороги... Ты все еще боишься? Тот промолчал. – Что же, пора объяснить тебе кое-что. Сядь напротив меня. Гимлизин опустилась в глубокое кресло. – Владыка Сущего, именуемый в Книгах премудрости Мелько, что на вашем древнем языке означает Возлюбивший, был самым могучим и мудрым из сошедших в Арду – Царство Сущего. Одно из племен приморских вастаков именует до сих пор своих царей словом “мелкус”, видя в них любящих отцов для подданных. И, сойдя в мир, он взялся творить его для тех, кто потом населит Арду. Другие же, кого вы зовете Валар, были гораздо слабее и ограничены каждый небольшой властью над кусочком сущего. Но они тоже хотели быть владыками и объединились против Мелько в борьбе за Арду. Одолеть его им не удалось, и тогда они выкроили кусок мира, назвав его Аман. Я очень хорошо знаю ваш язык: “Аман” - значит “неприкосновенный, запретный”. Они огородили свой кусок морями и горами, бурями и мраком, чарами и вооруженной стражей. С того времени никто не мог ни войти в Аман, ни покинуть его без дозволения его владык. Но пустынны были их земли, по которым бегали лишь животные. Валар не над кем было властвовать, и втуне пропадали их усилия по ограждению своего маленького царства. И тогда они решили завести себе подданных. Из всех народов Арды они выбрали вас, эльдар, потому что посчитали самыми подходящими для такой роли. Вы здоровы, красивы, умны, вечно молоды и, главное, неплодовиты. Ведь у тебя наверняка нет ни братьев, ни сестер, Туилот? Тот кивнул, глядя на свои сплетенные пальцы. – Плодовитая раса быстро заполнила бы заморскую клетку и потребовала бы свободы. А вы, умопомрачительно этичные, верные в любви, занятые множеством дел, все остаетесь малочисленны. Вам неведома сжигающая страсть, что для людей зачастую составляет смысл жизни… Может быть, я говорю о вещах, странных для такого юного существа. Но я давно заметила, что умом ты старше, чем телом и чувствами. Валар выбрали вас, потому что людьми двигали страсти, а вами – воображение. Правда, у Ауле есть еще свой народец, который вы называете ноэгит. Но те еще малочисленнее и на свет-то появились по чистому недоразумению. Далеко не все эльдар согласились переселиться в клетку к Валар. Твои предки, например, поразмыслив, остались в Смертных землях, потому и зовутся нандор. До вас Валар уже не было дела. Для своего удовольствия они заполучили три маленьких племени и могли по своему усмотрению нянчить и наказывать их. Мелько же остался в большом мире и стал покровителем живущих в нем… – Покровителем? И напустил на них орков, балрогов, темных тварей, холодные зимы и поветрия? – усмехнулся Аринион. – Откуда тебе известно, что все это – дело разума и рук Мелько? – Гимлизин иронически подняла брови. – Так учили тебя дома? А ты никогда не задумывался, что это может быть неправдой? – Не может, - твердо ответил Аринион. – Если ты так хорошо знаешь эльдар, тебе известна наша способность к Безмолвной речи. Мы не можем лгать. – А скрывать что-то? Ты всегда говоришь мне правду? – Да. – Но ведь не всю, признайся?.. А кто будет со знанием дела утверждать, что всю правду сказали заморским народам сами Валар? Аринион молчал. – Войны вспыхнули не по вине Мелько. Правящие за Морем испугались его растущей мощи и посеяли рознь между расами и народами Смертных земель. Мелько же думал даже о тех эльдар, что прозябали жалкими игрушками за стенами Заморских гор. И для их освобождения пошел в плен к Валар! Аринион глянул на нее потрясенно. – Да, по доброй воле, ибо никто из тех, что зовутся ныне западными Владыками, не одолел бы его! И там, проведя века в заключении, обрел сторонников и помощников, которым указал путь к свободе… – Сперва убив короля нолдор, уничтожив светоносные Древа, ограбив всех… – Почему погиб король Финвэ, я расскажу тебе потом. И что это были на самом деле за Древа… Нет, об этом пусть поведает тебе сам Владыка. Он способен к тому, что вы зовете Безмолвной речью. Ты же просто задумайся, почему тэлери встретили нолдор с оружием, по чьему приказу они не захотели выпускать Феанора с дружиной из их Благословенного края. По чьей вине кровь легла между народами эльдар. Ведь не сами же они выдумали рубить друг друга острыми мечами! – Конечно, Моргот показал Феанору, как убивает острое железо, да еще наврал три короба с присыпкой!.. – Что же тогда прозорливые и милостивые Валар не вразумили запутавшегося нолдо, а вышвырнули его в ссылку, оставив мучиться обидой и неуверенностью? Разве так поступают настоящие властители? Я вижу, как томишься в одиночестве ты, как тяжко переживаешь свои собственные фантазии. А тому, кого вы все же почитаете героем, было еще тяжелее. Ему причинили страдания не враги, а те, кого он полагал воплощением разума и справедливости! – Ну а зачем Моргот украл Сильмариллы? – Украл! – возмущенно воскликнула Гимлизин. – Ведь в этих камнях хранился свет пресловутых Древ! А этот свет – запомни – был той самой силой, что держала эльдар во власти Валар! Неуничтожимы были камни, сделанные обманутым Феанором. Их можно было только спрятать. – Заделав в свою корону, - иронически глянув на хозяйку, заметил Аринион. – Опять же про эту корону тебе известно от рассказчиков. – А тем – от бежавших пленных, что корону видели. – И абсолютно точно знали, что камни Мелько – те самые Сильмариллы, а не что-то другое? – Один из ни стал Звездой Эарендила. – Тот ли? Кто из живущих по эту сторону Моря говорил с Эарендилом после его отплытия? – Кирдан, что был в Амане много раз. – Опять же – всегда ли говорят всю правду? Но Сильмарилл мог быть превращен в звезду и не побывав в короне Мелько. А вот твой народ живет вне света Валинора и ничего не утратил, не так ли? – Варда Гилтониэль создала звезды из росы Древ, и они светят нам. – Видно, с того времени вы, утратив тело, свое roa, отправляетесь в Мандос навеки. Так ли было у берегов Вод Пробуждения? – Из Мандоса можно вернуться, - неуверенно произнес Аринион. – И многих ты видел, возвратившихся? – Они остаются там, за Морем… Гимлизин изящно махнула рукой: – Так принято думать. Ну, может быть, кому-то и дозволено бывает снова дышать воздухом и видеть звезды. Но ведь никто не отрицает, что Феанор с сыновьями и сторонниками заключен там навсегда? Валар разожгли войну между эльдар и Мелько и дождались, когда все непокорные погибнут и окажутся в их руках бессильными призраками. – Освободительная война называется Войной Гнева, Гимлизин! – Но грянула она не раньше, чем силы эльдар были истощены. – Валар не начинали войну, потому что опасались за эдайн… – Опасались, пока люди жили далеко на востоке. А когда они пришли в Белерианд, перестали опасаться и разрушили этот край? А недавно уничтожили Анадунэ, населенный своими любимцами? Аринион смотрел в пол у себя под ногами. Ему почему-то стало холодно. – Мелько покинул пределы Арды, оставив своего ученика. Того самого, что вы прозвали Сауроном. Наш Владыка теперь отстаивает свободу всех, живущих под небом. За прошедшие века он открыл многие тайны мироздания. Не только смертным дарует он свободу от проклятия смерти, но и эльдар в силах освободить от вечного заточения в Мандосе. Аринион поднял голову: – Как? – Тебе известно, что ваши fea отправляются в эту темницу добровольно? – Да. Потому что существовать призраком среди живых тягостно… – Владыка способен наделить душу новым телом здесь, в Смертных землях и освободить от власти Валар навсегда! Аринион сжал колени. Его била дрожь. – Что-то ты выглядишь совсем больным, Туилот. Иди к себе и ложись, а я пришлю Брейду с горячим питьем. Может, ты все-таки простудился? Аринион быстро разделся и нырнул в постель. Дрожь не унималась. Гимлизин говорила правду. Во всяком случае, она твердо верила, что говорит правду. Но смятенная душа все же чувствовала что-то настораживающе-лживое в этих ужасных речах. Моргот – спаситель от Валар! Почему же тогда он мучил и убивал пленных, а не рассказывал эту самую правду тем, погибшим до восхода Итиля? Они бы поняли его лучше. Почему же он пытками добивался покорности? И не добился, как и Саурон потом… – Господин, выпей вот это, - Брейда потрогала его лоб и руки. – Ой, прямо лед! Я тебе грелку принесу и еще одно одеяло, а ты усни. От горячей смеси вина с кипятком и медом дрожь прошла, но перестали слушаться руки и ноги. …Саурон может вселить fea в другое тело… Так вот как Моргот делал своих орков!.. В помутившемся сознании стали рождаться страшные образы. Fea эльдар, вселенные в жуткие уродливые существа… Но почему же орки не подобны эльдар в разуме и чувствах? Или безобразное roa может подчинить себе fea так, что оно переродится? Глянули голубые веселые глаза Глорвинга: – Аринион, я же рассказывал тебе, откуда взялись орки! Моргот когда-то нашел породу крупных хищных обезьян и наделил их крохами своего собственного разума. Обезьянам досталось по чуть-чуть – только и хватило, чтоб научиться ходить на задних лапах, а в передних держать что-нибудь. А у самого Моргота убавилось сильно, потому что обезьян было много. – Глорвинг, ты теперь в Мандосе? Как там? – Не бойся, повелитель олвар! Мы еще встретимся с тобой! – У Стен Ночи, Глорвинг?.. …Лумнор, бледный и строгий, стоял под темнолистным деревом. – Наши мечи не защитили тебя, Аринион. Пусть будут тебе оружием твои разум и мужество. – Я совсем запутался между правдой и ложью. А мужество… может, я только воображаю, что оно у меня есть? – Поверь мне. Пересиль полученную рану. …На темные ели падал снег, но не достигал сумрачных трав. Над вершинами горели розовые огни. …Серебряный всадник мчался вверх по склону, и ноги коня тонули в черном дыму. Из-под шлема – пронзительный взгляд серых глаз. Знамя и меч, и пенный прибой рушится на скалы, и сокол чертит круги в небе… …Еще всадники, без оружия и доспехов, крупные цветы бьют их по коленям, а кони летят легко и вольно, вытянув стройные шеи в радостной скачке… Аринион открыл глаза. В комнате было темно. На самом деле говорил он с погибшими лориэнцами? Может, fea способны дотянуться мыслью даже из Залов Молчания? Или возникли они из памяти, смелые и убежденные, чтобы еще раз помочь доверившемуся им? Разум должен быть остер и светел, как меч. Тогда рассечет он паутину лжи и полуправды, что набросила Гимлизин. Или сам Саурон? Аринион прижал ладони к горящим щекам. Герой, подумал он, кусая губы. Воображал, как поспорит с самим правителем Мордора – и позорно свалился при первом же испытании! А когда Черный Майа полезет прямо в душу и будет копаться в ней, как в ране? Скорчишься на полу, заплачешь, закричишь от страха? Оцепенеешь вот так, покорившись шарящим жадным когтям? И сломаешься, станешь безвольной тенью, самым презренным из рабов, потому что падение эльдо постыднее, чем любого из живущих… Аринион со злостью ударил себя кулаком по колену. Почему он не сунул руку в змеиный клубок?.. Ему не дают ножа, но можно обычную кисть для рисования вогнать ударом в ямку под горлом… Больно? В замке будет еще больнее! И не боль страшна, а возможность не устоять, не выдержать, потерять честь… А если Саурон и в самом деле загонит fea в новое тело? Тогда мучения продлятся века… пока не разгромят Мордор. Нандо соскочил с постели и уверенно шагнул к столу. Кувшин с питьем был отлит из толстого матового стекла. Аринион с размаху бросил его об стену. Брызнули осколки. Схватив самый большой, пленник черкнул острым краем по своему запястью. Оказалось – совсем не больно, как прикоснулся к шершавой доске. Кровь, словно обрадовавшись свободе, быстро потекла по ладони, закапала с пальцев в сладкую лужу на полу. Теперь еще раз по руке, повыше… Из-за занавеса раздался дикий женский вопль. Аринион глянул туда, голова у него закружилась, и он неловко упал на колени прямо в лужу, на осколки. А в комнату ворвалась, все так же отчаянно вопя, незнакомая служанка. Она подхватила нандо с пола и потащила в умывальную. Тут же сбежалась толпа женщин в ночных рубахах, мужчин в коротких штанах. Все они причитали и ругались на разных языках. Потом кто-то догадался принести чистую ткань. Порезы защипало от воды. Пока Ариниона перевязали, ночные одежды всех слуг оказались выпачканы кровью. Сам он ощущал какую-то особую легкость в теле и беспричинное веселье. Больше всего его насмешила толстая женщина, громко причитавшая на языке степных пастухов Дальнего Харада. Ей он зачем-то заявил: – Хозяйка тысячи коров, да будут бесчисленны твои дети, умолкни, чтобы не вызвать засухи неумеренными слезами. От витиеватой фразы на родном ее языке рабыня тут же поперхнулась. Курчавобородый приморский вастак наклонился пощупать ему пульс на правой руке. – Втуне старанья твои пропадут, врачеватель, если согласья богов не испросишь в замысленном деле, - серьезно сказал ему Аринион и расхохотался при виде выпучившихся глаз лекаря. Тут прибежала Инзиль, одним словом выгнала всех лишних из комнаты, оставив лишь лекаря и рослую черную служанку. Нандо уложили в постель. – Что случилось, господин? Ты так страшно порезался… – Вот уж совсем не страшно! – Мозговая горячка, - сообщил лекарь. – От умственного труда и весенней слабости. Диагноз вызвал у пленника новый взрыв смеха. Это привело всех в еще большее смятение. Инзиль, лекарь и черная служанка просидели у постели всю ночь. Аринион скоро понял, что ведет себя крайне глупо и постарался прикусить язык. Но его смешили и привычная вроде внешность слуг, и их слова и движения. К утру веселье сменилось безразличием, а легкость в теле ватной слабостью. Нандо уснул глухим сном. Гимлизин, видимо, и в самом деле не догадалась, что ее эльф совершил попытку убить себя. Конечно, четыре пусть даже глубоких пореза – слишком мало, чтобы лишить жизни существо и более слабой расы. Госпожа разбранила служанку, невовремя отлучившуюся от больного. Самого же Ариниона ласково пожалела и велела беречь себя. Раны заживали быстро – через неделю на месте порезов остались розовые рубцы. Учением нандо больше не докучали, разрешив просто читать книги, но не выпускали гулять за пределы ближнего сада. Там траву под деревьями, словно снег, покрыли мелкие белые цветочки. На грядках холодными шестилучевыми звездами раскрылись нарциссы. Запах мелких желтых нарциссов напомнил Ариниону цветки волчьего лыка. Как раз в это время кусты его там, на родных холмах, покрывались розовыми цветочками, сидящими прямо на ветках. На дне оврагов уже, наверное, вовсю цвел желто-зеленый селезеночник и блестящая калужница. А в прозрачных березовых перелесках опушки лиловы от хохлатки и медуницы. По деревьям словно стелется бледно-зеленый дымок – из лопнувших почек показались кончики листьев… Аринион думал о доме без прежней тоски. Воспоминания были приятны, но не томили. Его не покидала легкомысленная веселость. Хотелось бегать, петь, смеяться. Он поддразнивал слуг, носился с собачонками наперегонки, учил Брейду и Инзиль танцевать по-эльфийски. Гимлизин вроде бы и укоряла его за баловство, но для порядка. Аринион видел, что она довольна настроением пленника. Его опять от чего-то лечили, каждое утро заставляя выпивать бокал какого-то травяного настоя. Питье было горьким, и служанки давали на закуску рыхлое и очень сладкое печенье. И то, и другое быстро опротивело. – Станешь здоровым - никто тебя ни к чему принуждать не станет, - уговаривала Инзиль. – Наша раса ничем не болеет. – Да ты посмотри на себя: тощий, бледный. Вечером едва ноги таскаешь, во сне стонешь. Разве здоровые так себя ведут? Действительно, к вечеру Аринион начинал чувствовать вязкую усталость, даже если он целый день просиживал за книгой. Глаза просто слипались, даже язык делался тяжелим и неповоротливым. Солнце не успевало скрыться за горизонтом, как нандо уже засыпал бесчувственным человеческим сном, а утром не помнил сновидений. – Ты не маленький ребенок, чтобы плакать над горьким лекарством. Вон какой наездник и стрелок, сама госпожа тебя хвалит. Быстро пей и иди, куда хочешь. Аринион подчинялся – спорить особо тоже не было желания. Гимлизин не занималась никакими сборами. Просто однажды к вечеру зашла в библиотеку. – Не зачитывайся сегодня, ложись пораньше. Завтра мы с тобой уезжаем. Аринион поднял от книги удивленный взгляд: – Куда? – Ко двору, в Дулгитан, - Гимлизин улыбнулась. – Опять боишься? Аринион, и правда, вздрогнул. Но вечернее безразличие превратило тревогу в едва ощутимый холодок. – Дорога нам предстоит долгая, на несколько дней. Увидишь новые места. Тебе наверняка надоели мои сады, ты ведь охотник! Поедешь верхом на своей кобыле, с оружием, как рыцарь трона, и будешь охранять в пути свою даму, то есть меня! – Гимлизин рассмеялась, потрепала волосы нандо. – Ну, развеселился? Теперь клади книгу, ужинай и ложись. Ульфхэд подвел Ариниону вычищенную до бронзового блеска Ласточку и подбросил нандо ей на спину. – Езжай, малыш. Какая бы судьба тебя не ждала – она только твоя. Может, станешь высочайшим при дворе Владыки, полководцем… если тебе очень повезет. Но лучше бы тебе родиться человеком, а не… Старый наемник по привычке замолчал на полуслове. – Ты не едешь со мной? – Теперь тебя будут стеречь другие, из благородных. Берегись их, держи язычок на привязи. Я тебя разок отшлепал, а те… Ну, храни тебя Мать Трав! И Ульфхэд легонько шлепнул Ариниона пониже спины. Ласточка рысью пустилась к воротам. Гимлизин следовала с целым караваном повозок и слуг под охраной полусотни всадников. Было и странное сооружение в виде крытого домика, подвешенного между четырьмя длинноухими мулами. В этот домик хозяйка иногда забиралась, чтобы подремать на ходу. В отличие от тряских повозок он только покачивался на ремнях. Но по большей части Гимлизин ехала верхом на рослом вороном коне, велев Ариниону держаться рядом с ней. Нандо и в самом деле дали оружие: легкий и тонкий мечик в нарядных ножнах. На первой же стоянке он решил припомнить уроки Ульфхэда и принялся рубить кусты. Мечик был остер, но, наверное, сломался бы даже о кожаный доспех. – О, прекрасно! – воскликнула Гимлизин. – Теперь мне не страшны нападения разбойников – мой паж уже умеет фехтовать!.. Не красней, Туилот. Я все же была замужем за двумя полководцами и разбираюсь в воинских искусствах. Двигаешься ты превосходно, а остальному тебя научат лучшие мастера меча. С того дня Ариниона неразлучно сопровождал молодой стражник. Этот воин охотно согласился позаниматься на мечах, но сразу же выбивал оружие у Ариниона таким сильным ударом, что у того немела рука. Караван двигался неспешной рысцой, а чаще – шагом. Для обеда слуги наскоро ставили легкий навес, в котором накрывали стол для хозяйки, ее эльфа и нескольких воинов из свободных. Зато вечером вдоль уже сухой и накатанной колеи вырастал целый городок из покрытых войлоками шатров. В одном из них ставилась металлическая ванна, для мытья, в другом стелились постели для госпожи, обеих ее камеристок и еще четырех служанок, в третьем высочайшая и свободные ужинали… Ариниону предоставили отдельный шатер и трех слуг. Переломить себя и принять чьи-то услуги во время мытья он отказался наотрез, а в попутное озерко его купаться не пустили, сославшись на грязь и подкожных пиявок. Ему разрешили мыться самостоятельно. Но уединение было относительным – Аринион выучил уже привычки мордорских жителей и был уверен, что с него не сводят глаз. Но эльфийская бесшумная и стремительная походка пленника доставляла слугам массу неприятностей. Его то и дело упускали из виду и под каким-нибудь предлогом разыскивали. На седьмой день пути, когда распаханную степь уже стали разгораживать отроги гор, Аринион узнал кое-что очень важное для себя. На ночевку караван остановился у невысокого каменистого кряжа, с которого текли холодные ручейки. Вода в них оказалась чистой и довольно вкусной. Нандо, быстро расчесавшись после мытья, проскользнул за спинами заболтавшихся слуг. Он уже чувствовал себя утомленным, хотел скорее поужинать и полежать в постели с книгой. Но у шатра-столовой Аринион остановился – положено было дождаться приглашения от хозяйки. – Содержимое этого флакона рассчитано на две недели, Инзиль, - услышал он вдруг голос Гимлизин. – Пять капель на кружку каждое утро, госпожа, - быстро ответила Инзиль. – Я помню, госпожа. – Смотри, не перелей, как первый раз. Эльф должен быть спокоен и весел, но не впадать в неистовство, как той ночью. – Нет-нет, госпожа! Я внимательно считаю капли, когда утром смешиваю лекарство. – Сейчас можно давать и по три капли. Эльф достаточно развлекается ездой и устает к вечеру естественным образом. Это лекарство от дурных мыслей не так уж и безвредно. – Слушаюсь, госпожа, буду добавлять по три капли. – Лучше по четыре, Инзиль. Пусть уж резвится по утрам и клюет носом перед закатом, но не задумывается. – Я поняла, госпожа, по четыре капли… Аринион быстро отступил в сторону и зашел за шатер, чтобы успокоиться. Так вот, значит, от чего его лечат! Наутро он вынужден был снова выпить настой с отравой, но стал внимательно следить за собой. Скоро щекотное возбуждение охватило его. Аринион решил не поддаваться искусственной веселости. Он ехал рядом с Гимлизин, посматривая по сторонам. – Мы вступаем в предгорья, Туилот. Здесь будут опасные места. Веди себя разумно и не устраивай скачки со стражей, как позавчера. – Хорошо. Расскажи мне об этих местах. Скоро мы доедем до… замка? Гимлизин снисходительно улыбнулась: – Мы едва одолели половину пути, дружок. Пока мы огибаем отрог Пепельных гор, а за ним откроется сухая каменистая равнина. Там дорога будет потруднее, потому что придется везти с собой и воду для мытья и приготовления пищи. Источники там редки и в большинстве своем горько-соленые, а иногда и ядовитые. Но все же мы постараемся ехать побыстрее, чтоб миновать места, где из земли бьют струи вредных паров. А когда проедем равнину, до Замка Владыки останется ровно три дня пути. Всадники охраны поджимали растянувшиеся повозки, покрикивая на возниц. Когда караван втянулся в неглубокое ущелье, Аринион почувствовал на себе чей-то взгляд. – Гимлизин, а кто живет в этих горах? – Здесь? Никто тут не живет, ибо места эти бесплодны и даже лишены подземных богатств. Почему ты это спросил? – А… мне показалось, что там, наверху, кто-то спрыгнул с камня. Хозяйка вдруг взмахом руки подозвала к себе главного стражника. Тот, выслушав ее, поскакал вдоль каравана. По его приказу всадники изготовили к бою арбалеты. – Давай-ка сядем в носилки, Туилот, - жестко распорядилась Гимлизин. Черные рабы помогли ей сойти с седла и забраться в обитый толстой кожей домик. Ариниона слуга снял с лошади и по воздуху перенес на подушки рядом с госпожой. Та заперла на крючок дверцу. – Что случилось? – В этих горах собирается всевозможное отребье: беглые рабы, дезертиры-наемники, одичавшие орки. Они живут грабежами и убийствами и пожирают трупы своих жертв. Аринион хотел бы задать несколько колючих вопросов: почему бегут рабы, если им так хорошо у хозяев; как же Владыка допускает такие безобразия у себя под носом при своем могуществе. Но вспомнил об отраве и удержался. Напустив на себя беспечный вид, сказал совсем другое: – Ты обещала, что я буду защищать тебя от разбойников. Пусть бы мне дали арбалет! Гимлизин взяла его за подбородок и приблизила его лицо к своему, разглядывая в полумраке носилок. – А ты бы хотел сражаться за меня, юный эльдо? – Против разбойников? Конечно! Из арбалета стрелять еще проще, чем из лука. Женщина усмехнулась недобро. Аринион догадался. Что она хотела спросить: а против своих сородичей стал бы? Но не спросила. Тихо рассмеявшись, она погладила его по щеке: – Подрасти немного, прекрасный воитель. Когда через тридцать-сорок лет ты станешь взрослым, а я – ветхой горбатой старушкой; ты обязательно спасешь меня от похитителей! Из носилок нандо не выпустили до вечера. На стоянке всех шатров разбивать не стали. Слугам велено было стеречь лошадей. Ариниона же увели в шатер хозяйки, постелив ему за одним из шелковых занавесей. Перед зеркалом Брейда укладывала на ночь волосы хозяйки, а на туалетном столике среди несчетных баночек и флакончиков лежал странный нож: с двумя тонкими, торчащими в разные стороны клинками. Рукоять от лезвий отделяли очень глубокие чашеобразные гарды. – Можно? – Аринион хотел посмотреть на нож вблизи. Гимлизин вдруг быстро перехватила его руку: – Никогда не притрагивайся к саттагану, Туилот! Лезвие его почти обязательно отравлено! – Как же ты носишь его? – Как я его ношу, не должен знать никто! – рассмеялась та, снова позволив Брейде переплетать ее волосы лентами. – Это дамское оружие. Его прячут в одежде, прическе, сумочке с косметикой, чтоб выхватить неожиданно и ударить наверняка! – Кого? – Разбойника, похитителя, насильника. Просто врага. Неоднократно такие ножи решали судьбы княжеств. – Как? – Поразив неугодного за трапезой, в покое собственного дома, в постели… Высокородные дамы тоже воюют, Туилот, хотя совсем не так, как ваши девы-воительницы. Без труб и коней, без мечей и доспехов. Но победы одерживают значительные. – Но это же… просто отвратительно – убивать из-за угла! Гимлизин повернулась к нему, насмешливо округлив брови на намазанном душистым белым кремом лице: – Конечно, в песнях такие победы прославят вряд ли. Однако подумай, благородный потомок славных героев, что лучше: в грандиозной битве положить тысячи воинов – таких же как ты сам, прекрасных и бессмертных; или, прикончив своего врага ударом из-за спинки кресла, сохранить их юные жизни для радости? Аринион промолчал. Он чувствовал, что это опять неправда, но в чем она – пока не понимал. – Инзиль, ты положила молодому господину грелку в постель? – Да, госпожа. – Ну, теперь можешь забрать ее. Иди, ложись, Туилот… Жизнь сложнее героических легенд, тебе надо это понять. Весь следующий день Аринион просидел в носилках за спущенными занавесями. Гимлизин развлекала его, раскладывая на подушках свои украшения. – Ваш народ славится тонким пониманием красоты. Посмотри, нравятся тебе эти вещи? Тяжелые браслеты, густо уложенные багрово-красной шпинелью или темными гранатами напомнили юному эльдо оковы. Вообще, эта груда разных камней на его взгляд только ждала умелой руки, которая привела бы их в порядок. Но вдруг на темно-зеленом шелке покрывала развернулось легкое плетение из светлого золота. Ярко-голубые сапфиры, небрежно зажатые каждый в три тонких металлических лепестка, ловили лучики и щедро разбрасывали их звездочками света. – Вот это лучше всех. Как будто мастер увидел незабудки в траве у ручья и быстро сплел их… Хозяйка испытующе глянула на Ариниона. – Острый у тебя глаз, Туилот. Незабудки… И ты согласишься, что носить это следует светловолосой красавице? – Конечно. Тебе надо было выбрать темно-синие камни. – Я не выбирала его. Это подарок моего первого мужа. У вас ведь такие украшения равно носят и девочки, и мальчики? – и она накинула прохладную цепочку на шею нандо. Радостное чувство ожидания охватило Ариниона. Перед внутренним его взором засветились в росистой траве серебряные звездочки неведомых ему цветов. Густой лес вокруг обещал множество добрых встреч. Близкая река звала поплескаться и пошалить с друзьями. Каждое дерево снисходительно-добродушно подставляло низкие ветви – лезь, если уж тебе так хочется… И тяжело навалились полумрак носилок, хруст гравия под копытами мулов, плотный и сладкий запах духов. Гимлизин покачивала ожерелье на ладони. – Тебе к лицу. Пожалуй, я буду надевать его на тебя, когда меня станут навещать друзья. – Нет… Не надо больше. – Почему? Аринион отвернулся. Еще не хватало заплакать в присутствии хозяйки. – Это ожерелье так хорошо легло на твою шейку, Туилот. Мне даже подумалось, что оно изготовлено твоим народом. Нандо быстро опустил голову, потом, переведя дыхание, спросил почти спокойно: – А где же его взял твой муж, Гимлизин? – Скорее всего, это из военной добычи. Гирохор привез множество драгоценностей после покорения Кханда и Ближнего Харада. Гимлизин задумчиво перебрала оставшиеся в шкатулке вещи. – Ну-ка, Туилот, возьми пару подушек и сядь напротив меня. Все же надо подобрать для тебя что-то. Не можешь же ты появиться перед высочайшими в Замке лесным бродяжкой. Волосы завивать ты не хочешь, а стричь их просто жалко. Поэтому мы их заколем вот так… И она, собрав густые пряди, скрепила их на висках нандо длинными золотыми заколками, убранными черным жемчугом. – Уже лучше. Это у нас будет на каждый день. А для приемов будем подбирать прическу вот под это… Тонкий золотой ободок блестел почти черными, отсвечивающими из глубины зеленым гранатами. – Теперь найдем броши для ворота рубашки и плаща. Эта рубиновая хороша, но совсем не к лицу тебе. Лучше возьмем вот эту: в виде двух щитов, соединенных цепочкой. Ворот чуть приоткроется, чтобы было видно ожерелье. Полагаю, подумав, ты все-таки будешь носить то, что назвал незабудочным. А пока дай примерю вот это… На ключицы нандо тяжело легли крупные черные камни, впаянные в плоские золотые кресты. Ветви крестов были заострены и напоминали наконечники стрел.. – Плащ будешь закалывать вот этой харадской вещицей. Видишь, она овальная, а в рамке на ней изображена царская охота на львов. Наверное, ее сделали на самом краю пустынь. Там, в окружении черных народов, живут светлокожие, большие мастера таких вот украшений. Теперь дай руки… На твоих пальчиках не удержится ни одно из моих колец. И я заранее заказала два специально для тебя. В это вправлен рисунчатый агат. На досуге рассмотришь его и увидишь изображение молнии, бьющей в гору. А в этом заключена черная жемчужина, добытая в каком-то неведомом южном море. Она сама собой уродилась не круглой, а похожей на растекшуюся каплю. Снизу я велела подложить полированную серебряную пластинку, чтобы подсветить ее глубину. Смотри, как все оттенки тьмы колышутся в ней… Аринион передернул плечами, пытаясь привыкнуть к массивному ожерелью. – Я должен буду носить это каждый день? – Конечно! Ты же видел, как одевались знатные, гостившие у меня. В Замке я подберу тебе нарядный пояс и перевязь к мечу, и ты будешь выглядеть, как подобает юному рыцарю… И разве там, у себя, вы не носите украшений? У Ариниона была тонкая серебряная цепочка с подвешенным к нему зеленовато-синим кристаллом. Через него интересно было смотреть на свет. В камне начинали двигаться и сталкиваться золотые и голубые волны. Когда нандо схватили, цепочка пропала. – У тебя премилые ушки. Жаль, что ты не девочка. Вот эти сережки очень пошли бы тебе. – Что я буду делать в Замке? – стягивая с пальцев кольца, спросил Аринион. – Ну ты же мой паж! – засмеялась Гимлизин. – Сперва побудешь при мне, а потом тебя проводят к Владыке… Если же Повелитель Мудрости сочтет тебя слишком юным и хрупким для учения, ты через месяц поедешь вместе со мной обратно. Думаю, ты не очень этим огорчишься? Аринион болезненно улыбнулся и стал снимать с себя остальные украшения. – Складывай свои вещи вот в эту шкатулку. Ее вырезали из редкого дерева, оно десятилетиями не утрачивает аромата. А инкрустация на крышке сделана из зубов гигантских морских зверей. Она изображает битву нуменорского флота с приморскими вастаками. Тебе ведь нравятся такие картинки? – белая нежная рука хозяйки чуть взъерошила волосы нандо. – Шкатулку я тоже дарю тебе. Полагаю, со временем она наполнится до краев красивыми вещами. А теперь я подремлю, а ты можешь дочитывать свою книгу. Если слуги или стражники обратятся к тебе, сам отдай распоряжения. Привыкай вести себя, как благородный, Туилот. Горные ущелья остались позади. Теперь караван двигался по безжизненному каменистому плато. В воздухе все время чувствовался удушливо-горький запах горящей серы. Погонщики то и дело нахлестывали лошадей и мулов. Но животные и сами изо всех сил тянули повозки, торопясь миновать это неприятное место. Ариниону снова разрешили ехать верхом. Он видел нависшие совсем близко серо-пепельные вершины Эрэд-Литуи. Над плоскогорьем без конца дул северный ветер, было куда холоднее, чем в Нурне. Нандо кутался в плащ из тонкого черного сукна. На дневных остановках полы обеденного шатра опускали из-за ветра и пыли, а на ночь в постели хозяйки, ее воспитанника и старших слуг клали грелки с углями. А ведь в эту пору на Эмин-Мюил, хоть они гораздо севернее, уже виднеются между листочками зеленые ягодки земляники… Гимлизин за столом то и дело экзаменовала Ариниона: каким прибором следует есть то или иное кушанье, каким жестом подзывать слугу, разносящего хлеб, а каким – наливающего вино. – Один молодой человек весьма высоких достоинств стремился занять пост при дворе, - назидательно рассказывала она. – Но, будучи приглашен на обед к высочайшему Азрабару, начальствовавшему тогда над приморскими городами, вдруг принялся черпать большой суповой ложкой креветочное суфле. Дулгинзиль, супруга Азрабара, заметила, что таким большим веслом гребут обычно трое невольников. Молодой человек растерялся, повернулся схватить другую ложку, толкнул черного слугу, который как раз наливал его соседке, дочери командующего эскадрой, ягодное питье. Слуга выронил кувшин, и липкое питье залило платье девицы и костюм самого соискателя места. Под общий смех молодой человек покинул столовую. Его карьера оборвалась, и он до сих пор прозябает в чине тысячника кавалерии где-то в Кханде. – Не следовало той женщине говорить ему под руку, - заметил Аринион. – Может, ему очень понравились креветки. Громче всех смеялся начальник стражи хозяйки. Гимлизин также проверяла, хорошо ли заучил ее эльф порядок приветствий: равному, высшему, свободному ниже себя по положению. Были еще и оттенки: как первый раз за день поздороваться со знакомой пожилой дамой, как обратиться к первый раз увиденной благородной девице, встретившись с ней случайно на прогулке, как поклониться почтенному военачальнику, когда он находится вне расположения своих войск… Даже эльфийскую память приходилось напрягать, чтобы не перепутать формы этикета. – Тонкая воспитанность никому не вредит, Туилот. И тебе следует усвоить, что, говоря с человеком, занимающим более высокое положение, следует не смотреть ему в глаза, словно готовишься парировать выпад мечом, а скромно опустить взгляд. Опять же, на слугу смотреть вовсе не стоит, тем более, что взгляд благородного наводит низших на мысль о сделанных ими упущениях. Стрелять же глазами по сторонам в чужом доме допустимо лишь деревенщине, впервые покинувшему свой овечий загон. Аринион чувствовал, что на него словно надевают невидимые цепи. Обогнав утром караван, чтобы дать размяться Ласточке, Аринион увидел вдали на сером фоне гор черный трезубец. Он невольно сжался на спине кобылы. Вот он, Барад-Дур, крепость Тьмы! И дорога, накатанная колесами тяжелых повозок, утоптанная бесчисленными ногами, неумолимо течет к нему… Замок медленно приближался. Когда же стали видны его надвратные башни, Гимлизин приказала посадить Ариниона в носилки. Сама она, одетая в черное широкое платье с тесным лифом и черный, расшитый серебром плащ, осталась в седле. Приставленный охранник молча снял нандо с коня, перенес на подушки, влез следом и задернул занавесь. Когда Аринион хотел выглянуть наружу, охранник не грубо, но твердо отвел его руку. Внезапное раздражение овладело юным эльфом. Стремительным движением он откинулся к стенке носилок и дернул шторку. За шелковой сеткой окошка он увидел полу гобелена, который, видно, накинули сверху… Скоро копыта звонко застучали по тесаному камню. Мулы несколько раз останавливались, и тогда охранник клал тяжелую руку на колени нандо. Наконец дверка открылась. Маленький дворик окружали уходящие под облака стены без единого окна. Охранник за руку ввел Ариниона в низкую дверь и почти потащил вверх по узкой – в размах рук – лестнице. Кончилась она, однако, просторным, устланным синим ковром коридором. Там уже ждала Брейда в новом сером платье, отделанном черным кружевом. – Идем, господин! Ванна уже готова, а потом я тебя покормлю. Госпожа сегодня обедает в гостях. Комнаты оказались обставлены также богато и обильно, как и в нурнском поместье. – Это личные покои госпожи. Немногие из высших имеют постоянные комнаты в Замке! – с искренним восторгом щебетала Брейда. – А вот эта предоставлена тебе. Смотри, какая мягкая постель! А здесь стол для занятий и ящик с книгами. Тебе придется много читать и писать. Госпожа велела приготовить лучшие перья и краску морского зверя, какую делают приморские вастаки… Здесь можешь ходить босым, ковер толстый и теплый. Но через порог своей комнаты ты можешь переступать только в туфлях. Благородный не касается пола голой ногой!.. Наденешь все новое, а я тебя причешу и заколю волосы. Приготовленная одежда оказалась сшита из темно-серого шелка. Ворот и манжеты украшали черные кружева, сплетенные с золотой ниткой, а на куртке золотом и чернью был вышит узор из овалов и стрельчатых крестов. Аринион обвел взглядом покрытые толстыми драпировками стены: – Здесь что, нет окна, Брейда? Служанка рассмеялась: – А зачем оно? Мы же высоко в башне. Глянул бы вниз – голова закружилась. И бил бы в него такой противный ледяной ветер, что ничем не согреться. Вот три трехсвечника, а менять свечи слуги будут хоть круглые сутки. Львиные хуа, весь путь просидевшие в плетеной корзине на одной из повозок, проскользнули в комнату и залились лаем, требуя печенья и места на коленях нандо. Потом они, деловито потоптавшись, устроились на одеяле, сшитом из почти черных куниц. Гимлизин заглянула в толстую книгу, брошенную на постели, и одобрительно кивнула головой: – Сегодня я приглашена на ужин к одной весьма влиятельной даме. Ты будешь меня сопровождать. Постарайся выглядеть, как подобает пажу. – А что я должен буду делать, кроме как выглядеть? Гимлизин засмеялась: – Считай, что сдавать экзамен по придворному обхождению. Ты будешь хранителем моего веера и косметической сумочки и вовремя подавать мне их. При удобном случае неплохо было бы тебе оказать маленькую услугу хозяйке и развлечь ее. Конечно, недопустимо перестараться и взять на себя обязанности кого-то из слуг. Но вот подсказать вовремя строфу из стихотворения, подхватить умную мысль… Нет, лучше не надо! Твой язычок слишком часто превращается в осиное жальце. И я буду надеяться, что ты ничего не перепутаешь, как тот злосчастный тысячник. Аринион чуть улыбнулся. – Если на ужин явится сын высочайшей, можешь сыграть с ним в “битву” или поговорить об охоте, когда он завяжет такой разговор. – Я должен выиграть или проиграть ему? – Лучше всего разгроми его в десяток ходов! Молодой человек весьма спесив, хотя единственное, что он сделал умного в жизни – родился в знатной семье. Ариниона еще раз переодели – во все черное. Покрой костюма был привычно-прост, но золотой узор не только заливал грудь курточки, но и струился по штанам вдоль бедер и голеней почти до туфель. Инзиль сосредоточенно прилаживала каждую заколку и брошку прежде чем осталась довольна своей работой. – Господин сам по себе красивее любого придворного пажа, а теперь от тебя не оторвать глаз! Гимлизин вошла в гостиную в сопровождении Брейды, юной черной рабыни, имени которой Аринион пока не знал, и белого слуги из эдайн. Нынче на хозяйке было свободно спадающее с плеч платье из черного шелка, также густо расшитое золотом. Полупрозрачные рукава поддерживали у плеч и запястий широкие браслеты. Пирамиду ее черных волос скрепляли сверкающие броши, а надо лбом вздрагивал пучок унизанных бриллиантами проволочек. – Инзиль, подай моему пажу страусовый веер и сумочку. Иди рядом со мной, Туилот. Аринион чувствовал, что они находятся высоко над землей, а внизу каменные перекрытия отделяют множество помещений. Стены же вокруг невероятно толсты и сплошные, как дикая скала. – Гимлизин, этот замок, он весь вырублен в горе? – Как ты догадался? – Нигде не видно кладки, - нашелся тот. – Ну, боевые башни все же выложены. Нижний же замок и впрямь состоит из подземных пещер. – Что же там находится? – Склады, оружейни, мастерские, помещения для солдат и рабов. Знатные спускаются туда только по делу. В верхнем же замке жилые покои, залы приемов… – И… там живет… – Владыка? Да, его личные покои тоже здесь. И тронный зал, который ты скоро увидишь. Процессию Гимлизин встретил слуга, тоже одетый в серое с черным. Только на его куртке вместо скрещенного меча и ключа был вышит вставший на дыбы взъерошенный зверь. Не разгибая спины, распахнул он дверь в большую, тоже загроможденную мебелью комнату. Там им навстречу шагнула высокая, очень полная женщина в широком платье из черного бархата. Алмазы осыпали ее лиф, как панцирь. Дамы нежно расцеловались. Аринион же почувствовал завистливое внимание к наряду, слугам и особенно молодой красоте Гимлизин. Брошенный на него косой взгляд уколол опасливым любопытством. Кроме слуг при даме находился мальчик-адан, примерно ровесник нандо. У этого мальчика на поясе висел кинжальчик в нарядных ножнах. – Это паж высочайшей Зимрабари, сын благородных родителей. Служба у столь знатной дамы обеспечит ему в будущем карьеру при дворе. Следи за ним внимательно и старайся подражать, – шепнула Гимлизин. Хозяйка под руку проводила гостью к креслам и заговорила, нарочито растягивая слова: – С прошлой нашей встречи вы еще помолодели, высочайшая! Почему вы все тянете свое унылое вдовство? У ваших ног лежат лучшие рыцари империи! Вас не утомляет необходимость перешагивать через их поверженные сердца? Гимлизин высокомерно улыбнулась: – Знатным ни к чему спешить с замужеством, как какой-нибудь крестьянке, ищущей себе нового пахаря. Да и повергающие сердца вряд ли в силах сравниться с моими прежними мужьями. – Но наместник Умбара… - кстати, он прислал вам вот эту шкатулку. Мальчик-адан вскочил и с поклоном подал своей даме маленькую коробочку, украшенную перламутром. – Открой ее, Кибилинзиль, - небрежно велела Гимлизин. На синем бархате лежал довольно искусно сделанный из серебра букетик подснежников. – Подснежники! – презрительно фыркнула Гимлизин. – “Страсть, одолевающая холодность”! Наместник никогда не станет воспитанным человеком. Командующий Запада прислал мне белую розу – “любуюсь издали”. Это, по крайней мере, вежливо. Она чуть повернула голову, и Аринион подал ей парчовую сумочку. Гимлизин достала из нее крупную белую жемчужину и бросила в шкатулку. – “Полное равнодушие”! – ахнула Зимрабари. – Вы, видно, носите с собой запас жемчуга, дорогая Гимлизин! – Я часто испытываю желание затвориться в имении на всю жизнь и оградить себя от таких домогательств. Лишь моя любовь к Владыке держит меня при дворе. – О, да! Все мы любим нашего Владыку! А к вам, дорогая, он особо милостив… – Незаслуженная милость к пожилой вдове, увлекшейся ныне домом и садом. Аринион поражался, как непринужденно и изящно лгут друг другу эти две женщины. Их образы двоились перед ним: грустная усталая улыбка Гимлизин, и за ней усмешка превосходства. Добродушная благожелательность хозяйки и темная зависть внутри. От скуки он принялся разглядывать комнату. Брейда, скромно потупившись, сидела на низком стульчике возле своей хозяйки, остальные слуги стояли у стен. Мальчик-паж держал на коленях подушку, на которой сидело крохотное существо с огромными ушами и глазами навыкате. Нандо с трудом догадался, что это собачка. Тоненькие лапки собачки дрожали от холода. Конечно, такая толстая подушка, тщедушное животное не согреет ее… “Если тебе холодно, прыгай ко мне. На коленях будет теплее…” Собачка недоуменно повернула голову, двинула светло-коричневым носиком. Соскочив с подушки, она принялась обнюхивать ноги Ариниона. Паж попытался ее схватить, но она, зло огрызнувшись, оказалась на коленях нандо. – О, Мик подружился с вашим воспитанником, дорогая Гимлизин! – Когда вы навестите меня, дорогая Зимрабари, он покажет вам, как за зиму отдрессировал моих львиных хуа. Они выделывают по его команде такие уморительные штуки, что нельзя смотреть без смеха. А его обезьянка умеет изображать лучника и уличного мальчишку, крадущего вишни. Дама обернулась к Ариниону и словно ощупала его взглядом. Гимлизин с улыбкой откинулась в кресле: – Кроме того, он прекрасно рисует. По его рисункам мои работницы выткали несколько гобеленов: охота и морские сражения. Выросший в лесу, он почему-то одержим морем. Не правда ли, странно? А потом он сыграет вам им же сочиненные мелодии. Но не садитесь с ним за “битву королей”! Он легко побеждает даже меня, ученицу самого Владыки. Паж выразительно наморщил нос в знак презрения к девчоночьим талантам эльфа. Новый слуга неслышно отворил двери и замер в поклоне. – Пойдемте к столу, дорогая Гимлизин. Аттуабар, возьми собачку. Паж, оказавшись в дверях рядом с нандо, зло прошептал ему на ухо: – Думаешь, я не знаю, кто ты? Ты же голый, как змея, на голове у тебя парик, а в штанах – хвост! И вы сосете кровь у детей, чтоб не стариться! Аринион чуть не споткнулся. – Госпожа сажает тебя за стол… Тьфу! – и паж рыгнул, изображая приступ тошноты. Однако, усевшись рядом с Зимрабари, Аттуабар с превосходным аппетитом принялся опорожнять свою тарелку. Его дама тоже энергично поглощала жареную дичь с приправами, пирожки, засахаренные фрукты. Аринион сидел, сложив руки на коленях. Его почему-то мучительно обидела услышанная глупость. Даже не слова, а явный страх и ненависть мальчишки. Чем заслужил его народ такую враждебность?.. – Ваш воспитанник так стеснителен, дорогая Гимлизин, что до сих пор не проглотил ни крошки. – Он ест мало, дорогая Зимрабари. Но все же не питается звездным светом, как уверяют простолюдины, - она ласково коснулась его головы и чуть подтолкнула под затылок. Аринион взял засахаренную грушу специальными щипчиками и стал жевать маленькие кусочки. Дамы еще поболтали, сидя у огня с бокалами темно-красного вина. Потом Гимлизин взяла из сумочки карандаш, провела им по губам и встала. У двери, пока дамы прощались, паж попытался с силой наступить на туфлю Ариниона. Тот, конечно, успел отдернуть ногу и хотел ответить тем же. Но вряд ли его невесомая ступня смогла бы причинить реальную боль наглому мальчишке. Потому нандо незаметно сделал жест, каким Ульфхэд обозначал безмозглого дурака. Паж понял, свирепо сверкнул глазами… Но Гимлизин во главе свиты уже шагнула за порог. – И как тебе понравилось в гостях? – Гмлизин сидела в кресле огня, укутавшись в халат из мягкой шерсти горных коз, пока ее причесывали на ночь. – Эта дама не бережет свою фигуру, - хмыкнул Аринион. Та злорадно рассмеялась: – Она ест, как наемник, и в седло ее подсаживают втроем! А ее паж? Я заметила, как он строил тебе рожи и что-то шептал. – Так, глупость, - нандо смотрел в огонь. – Откуда ему набраться ума!.. Если я пожалуюсь Зимрабари, мальчишку высекут. Аринион вздрогнул: – Не надо! Гимлизин с улыбкой пощекотала его веером: – Рабам и детям следует назначать те наказания, которые лучше всего их исправляют. А мальчишка вел себя, как сын батрака. Порка пошла бы ему на пользу. Но если ты такой жалостливый… Сядь поближе. Инзиль, налей господину вина с горячей водой и медом. Она тронула ладонью свои косы и осталась довольна. – Я давно хотела спросить, сколько лет ты прожил? – Пятнадцать. – На вид десять - одиннадцать. И наверняка тебе случалось проказничать дома? Аринион опустил голову. Олень, яблоки, котята… Ему показалось, что это происходило в другую эпоху. – Да… – Как же поступал тогда с тобой родители? – Ну… показывали, что натворил, и что из этого могло бы получиться… Становилось стыдно своей глупости. – Значит, вас только стыдят и усовещивают? И уж, конечно, не оставляют без еды и тем более - не бьют? – Бьют врагов, Гимлизин! Как же можно – своего?! – Я смотрю на тебя и вижу вовсе не тихоню. Неужели никогда у твоих родителей не лопалось терпение? – Один раз… В нашей реке есть подводные пещеры. Мы заплывали туда. Я попробовал пролезть в узкий ход и чуть не застрял. Тогда меня целую неделю не пускали гулять. – И даже слегка не отшлепали? – Сулаэр, когда меня вытащила, - улыбнулся Аринион, - подхватила на руки и как шлепнет! Она испугалась, что я захлебнулся. А потом увидела след от ладони и испугалась еще больше… – И ты не обиделся? – Я удивился. А потом почувствовал… ну, увидел, как она испугалась, и испугался сам. И даже заплакал от страха. Ей показалось, что от боли. Она сама чуть не заплакала и понесла меня домой на руках. Я тогда совсем маленьким был. – Вот вы какие… - задумчиво произнесла Гимлизин. – А самому тебе никогда не хотелось кого-нибудь поколотить? Аринион твердо глянул ей в глаза: – Хотелось убить. Тех, кто убил Глорвинга и Лумнора. – И убил бы? – Да. Если бы дотянулся до лука. – Хорошо… - произнесла она, все еще думая. – Ну, теперь иди к себе. Завтра сочини сонет Зимрабари, взяв за тему ее имя. Пошлем его ей в знак признательности за ужин. А завтра после полудня ты будешь вместе со мной присутствовать в тронном зале во время приема Командующего Севера. Аринион прикусил губу: – Командующего будет принимать… – Владыка? О, нет! Владыка очень редко появляется перед своим двором. С избранными им он всегда беседует наедине. Лицезрение высокого трона заменяет нам его присутствие. Но мудрость Владыки такова, что он слышит и видит все происходящее, не покидая своих покоев. Зал, разделенный двумя рядами колонн, был огромен, как корабельный сарай. Глаза слепило обилие драгоценностей и золотого шитья на черных одеждах знатных. Все слуги остались за двустворчатыми дверями, в такой же обширной прихожей. Мужчины и женщины прохаживались вдоль стен, а посередине струился черно-багровый ковер, взбегающий к подножию вырезанного из мерцающего обсидиана трона. – Лишь дважды довелось мне видеть Владыку восседающим на этом престоле: по возвращении победоносной армии моего мужа и после взятия последних крепостей приморских вастаков, - шепнула Гимлизин, прикрыв губы веером. Распахнулись двери – мужчины поклонились, дамы чуть качнули пышными прическами – и в зал вошли два десятка воинов в глухих пластинчатых доспехах. Шагавший впереди всех положил на блестящие ступени трона громадный обнаженный оберучник. – Владыка! Верные тебе войска вернулись, покорив степных вастаков до самого моря Рун! Дикари бежали перед твоей мощью, и их жалкие царьки с облегчением приняли твою власть! Обращаясь к пустому трону, военачальник перечислял названия завоеванных княжеств, количество взятых рабов и стоимость неживой добычи. Придворные оживились, зашептались между собой. Аринион заметил Зимрабари. Дородная дама устало переминалась, ожидая конца церемонии. Аттуабар, перехватив взгляд эльфа, показал ему сперва длинный белый язык, а потом и кулак. Повелитель Мордора следил за обрядом возвращения войска через потайное окошко. Он давно знал объем добычи и потери своей армии и наблюдал пустой ритуал, получая удовольствие от придворного соревнования в демонстрации преданности. Среди этих надутых спесью и жадных до золота, земель и рабов болванов так мало умных людей. Но и те – всего лишь люди, от природы неспособные к высочайшему наслаждению беспредельной властью. Властью над душами… Взгляд отливающих краснотой раскаленного металла глаз переполз на маленькую фигурку в черном. Эльф вздрогнул от внезапного холода. Но и Повелитель качнулся назад. Сияние силы в мальчишке стало ярче! Повелитель Мордора видел недоступное людским глазам свечение, одевающее виски и кисти рук нандо, струящееся из продолговатых серых глаз. Тяжелый кулак медленно опустился на резной столик. Повелитель немало способствовал распространению убеждения, что когда-то научил эльфов Эрегиона ковать волшебные кольца. И почему-то до сих пор никому не пришла в голову простая мысль: зачем учил их, а потом с боем отбирал сделанное, а не выковал эти кольца сам? Да если бы он мог это сам, стал бы он столько лет обхаживать этих гордецов из Гвайт-и-Мирдайн?! Стал бы ходить за Келебримбором, прикидываясь веселым и ласковым другом и разжигая в том жажду великих дел?! Все время держа себя в узде, следя за каждым словом и взглядом, чтобы обмолвкой, жестом не выдать своих мыслей?! Не научил он, а подучил только им доступным искусством связать силы в рукодельных вещицах, которые так легко положить в кошелек… Саму мысль сделать такое ему, Черному Майа, тоже подсказал эльф. Феанор, легкомысленно наслаждаясь своим мастерством, заключил Предвечный Свет в камушки, умещающиеся в горсти. И стало возможно присвоить то, что до этого принадлежало всем безраздельно – и никому. Потому и ненавистна так Повелителю Звезда Эарендила. Свет ее доступен рабу, орку, зверю – и неприкосновенен для него, самого могучего по эту сторону Морей! …Келебримбор – тот знал, что на свете существуют не только клубничное варенье и подарки ко дню Середины Года. Несколько раз вдруг спрашивал в сомнении: а не послужит ли его работа злу? “О, не волнуйся, дорогой! Твой друг Аннатар не позволит недостойным рукам коснуться твоих изделий!” Конечно, есть ли руки более достойные, чем собственные? Величайшим наслаждением было видеть, как потрясен был гордый Куруфинвион открывшейся истиной, каково было его горькое отчаяние. Всегда приятно, когда витающие в небесах благородных идей разбивают себе нос о грубую правду жизни… Правда, этот так и остался заносчивым глупцом. Предпочел смерть под пыткой смирению... Но до сих пор не удалось понять, что именно вложил в эти кольца Келебримбор. Отчего Семь, сработанные для этих подгорных крыс, не привели их к покорности, а сделали еще злее и упрямее? Отчего Девять, вроде бы исправно выполнившие свое назначение, даровали носящим не вечную жизнь, а непрерывную смерть? Ведь не только ужас, но и отвращение внушают Кольценосцы живущим. Мелкие и слабые животные бегут от них, а крупные и сильные иногда нападают в отчаянии. Даже ветка дерева, коснувшись назгула, сохнет и отваливается, словно тронутая огнем… Повелитель снова глянул на эльфа – тот зябко передернул плечами. Может, не следует стремиться завладеть оставшимися Тремя? Что, если оказавшись вблизи от Единого, не подчинятся они ему, а заставят изменить сущность?! Сероглазый эльфеныш многое может. И сделает многое. Он не Келебримбор – мал, слаб духом и уже обтерпелся в неволе. Догадливая Гимлизин приучила его к роскоши и почету, каких не знали и принцы Анадунэ. Он не решится сменить их на тюремный каземат… А если и решится – у этой породы дикие представления о чести – не избавится от службы Владыке. Только служба станет тяжкой и мучительной… И вообще – пора учить эльфеныша любить своего Владыку! Однажды, особо тщательно одев и причесав Ариниона, Инзиль препроводила его к хозяйке. Та посмотрел на эльфа торжественно, но с легкой грустью: – Владыка обратил на тебя внимание, Туилот. Аринион сумел сдержаться – ложечка в его руке не звякнула о вазочку с вареньем. – Сегодня тебя проводят к твоим учителям. Я надеюсь, тебе не покажутся особо утомительными занятия. Но, не бойся! Я не оставлю тебя до тех пор, пока не выяснится, посильно ли тебе серьезное учение. А следующей весной тебе, наверняка, разрешат отдохнуть у меня в поместье. – Хорошо, Гимлизин. Я буду стараться. – Ты же у меня умница! – хозяйка, как обычно, пропустила между пальцами его светлые пряди. – Инзиль, положи моему пажу три пирожка с орехами в сумочку для письменных принадлежностей. Вооруженный стражник долго вел Ариниона по глухим коридорам и лестницам. За тяжелыми резными дверями нандо встретил высокий человек в длинном черном одеянии. На груди его на массивной золотой цепи висел эмалевый знак в виде красного глаза. Окинув юного эльфа холодным испытующим взглядом, человек взял его за локоть – не грубо, но как-то безжалостно. За следующими дверями был просторный зал. Множество книг в черной коже стояли на полках вдоль стен и лежали на длинном столе. А напротив входа на возвышении сидели еще трое в таких же балахонах, со знаками Багрового Ока. Аринион, стиснув зубы, встал перед ними. – Знающий подобен одетому в железо богатырю среди жалких калек, а невежда – траве под конским копытом, - безлично-отчетливым голосом произнес сидящий посередине. – Владеющий знанием – несокрушимий утес, а одурманенного заблуждениями сравню с пушинкой, несомой штормовым ветром. Ведомо тебе это? – Да, - ответил Аринион. – Легко скатываться вниз по ледяной горке, а путь к вершине труден и мучителен. Но с вершины видны земля и небо. Желаешь ли ты достичь высоты? – Да. – Учитель мудр, а ученик невежествен. Потому ученику надлежит во всем повиноваться учителю, как смиренный конь повинуется жесткому железу удил. Ты понял? Аринион замешкался с ответом, вспоминая, что такое удила. – Ты, едва ступив на порог хранилища мудрости, готов возражать превосходящим тебя в знаниях, как Срединный хребет превосходит высотой скамейку гончара?! – в голосе говорившего прозвучала угроза. – Нет… Я просто не сразу понял, что ты сказал. – Теперь понял? – Да. – Рядом с тобой стоит твой наставник. Отныне он поведет тебя трудной дорогой к высотам истинного знания. Повинуйся ему. Душа ученика должна быть открыта учителю и прозрачна, как вода. Скрывать что-либо от наставника – преступление. Ты понял? – Да, - тихо произнес Аринион. – Достигший высот знания приближается к Владыке, его служение делается угодно повелителю, и наградой становится наслаждение одобрения Мудрейшего. Ты понял? – Да. – Иди и помни услышанное. На плечо нандо тяжело легла рука стоявшего позади. Вздрагивающий от холода и напряжения Аринион пошел к небольшой дверце в правой стене зала. За коридором была узкая комната тоже со столом, на котором громоздились книги. Сопровождавший молча усадил эльфа на край длинной скамьи у стола. – Твое имя мне известно. Ты же будешь называть меня Наставником. Книги, лежащие перед тобой, рассказывают о сотворении Мира Сущего, его законах и силах. Когда ты изучишь их, тебя станут учить пользоваться силами на благо Владыки. Аринион сжал край скамьи. Силами иногда именовали Валар. – Чем дальше ты пройдешь по пути познания, тем невозможнее будет повернуть назад. Оказавшиеся неспособными к постижению высоких истин становятся рабами или, в лучшем случае, рядовыми солдатами. Изменившие же Владыки караются многими мучительными смертями! Запомни! – Да… – Каждый раз после урока я буду задавать тебе вопросы, и ты должен правильно на них отвечать. Непонятливость прощается, но упорство в невежестве и заблуждениях влечет за собой наказание. Если тебе что-то непонятно, ты можешь спрашивать меня. Ты уже хочешь что-то спросить? – Да. – Остерегайся задавать глупые и дерзкие вопросы. Они изобличают неусердие в учении. – Что означает этот знак на цепочке? – Вопрос суетный, но простительный для маленького дикаря. Сей знак носят те, кто принадлежит к ордену мудрецов, основанному Владыкой еще на Острове Среди Моря. – В Нуменоре? Наставник брезгливо поморщился: – Ты владеешь людской речью. Ею и пользуйся впредь. Что ты хочешь спросить еще? – Пока ничего. – Тогда подойди ко мне. На черной суконной покрышке стола лежал хрустальный стержень, увенчанный янтарным шаром. – Возьми это. Стоило Ариниону коснуться хрусталя, как он налился голубоватым светом, а в янтаре засновали золотистые искорки. Нандо поспешно отдернул руку. – Возьми же! – Он горячий, - нашелся Аринион. Наставник повернул его ладонь к свечам: – Ты начинаешь лгать с первых же шагов! На коже нет никаких следов. От горячего же бывает вот так! И носитель Ока сунул пальцы нандо в огонек. Аринион сжался от боли, задержав дыхание. – Ложь наказывается немедленно. Возьми жезл. Хрусталь и янтарь снова засветились. – Что ты чувствуешь? – Ничего… Нет, какое-то напряжение в руке. – Можешь положить на место. Наставник прошелся по комнате. – Ты возьмешь с собой вот эту книгу и внимательно прочитаешь первые двадцать страниц. Те строчки, что написаны цветными чернилами, выучишь наизусть. Завтра перескажешь выученное. Пусть твоя хозяйка посылает в тобой впредь слугу – ищущему места при Владыке непристойно носить в руках вещи. Возьми книгу. Тебя проводят. Только оказавшись в своей комнате, Аринион позволил себе облизнуть обожженные пальцы. Его тело наполнял какой-то вязкий холод, от которого подкашивались ноги. Он понял – теперь его будут ломать. Почему он не сунул тогда руку в клубок гремучек?! За столом слуги тут же вырвут нож, а после случая с кувшином ему в комнату не дают стеклянных вещей… Обе собачки прижимались к нему, растерянно поскуливая. Им хотелось согреться, а под одеждой словно оказался снежный ком. – Господин, госпожа ждет к ужину! – весело скомандовала Брейда. – Я не хочу… Гимлизин ворвалась в комнату подобием ночной метели: в свисте черного шелка и сверкании бриллиантов. – Ну, как я и ожидала, малыш заболел. Инзиль, грелку! Брейда, горячего питья с ромашкой. Оставь одну свечку. Туилот, ложись в постель. Аринион улыбнулся с болезненной иронией: – Мне еще надо выучить урок. – Брейда, эту гадкую книгу забрось под диван в гостиной, чтобы я ее не видела! Инзиль, раздень господина и веди лекаря. Аринион подумал, что служанки уже накапали в питье прежней отравы, но послушно выпил поднесенное. В конце концов, какая разница. Лестница, по которой поднимался он к первому залу, высока, а слуга не так ловок, как стражник… – Если мне будет дозволено заметить моему Владыке, мальчишку запугали почти досмерти в Башне Мудрости. – Тем большую благодарность почувствует он к своему защитнику. Тебе придется выхаживать его еще не раз, моя Гимлизин. – А потом роль защитника эльфеныша перейдет к тебе, мой милостивый Владыка? Повелитель Мордора позволил своим губам изобразить тонкую усмешку: – Я всегда искал дружбы народа эльфов. Даже этих коварных и жестоких нолдор. Но твой нандо опять стойко перенес боль. – Малыш не терпит чужих страданий и боится унижений, мой Владыка. Но позволю себе предупредить: у него напряженно-ждущий взгляд. Словно ищет что-то, что может его спасти. Я велела следить за ним день и ночь. Боюсь, что два месяца назад он поранился неслучайно. – Из Дулгитана невозможен никакой побег, моя Гимлизин. Даже в Мандос. Эльфеныш будет моим слугой! В толстой книге излагалось сотворение Эа и Арды. Синими и зелеными чернилами были вписаны речи самого Владыки Сущего о его стараниях преобразовать грубо сделанный мир в разумный и правильный. Аринион отбарабанил эти куски Наставнику безразлично-сосредоточенным тоном и был удостоен похвалы. – Ты должен был еще и хорошо обдумать прочитанное. Ответь, что сказал Мелько Величайший о необходимости существования войн? Аринион быстро выдавал цитаты в ответ на каждый вопрос. – Ты старался и потому не будешь наказан. Встретилось ли тебе что-либо непонятное? Нандо промолчал. – Ученик не должен скрывать непонимание, ибо это тоже есть ложь. – Ну… Наставник, то, что я прочитал… и то, что еще раньше рассказывала мне Гимлизин… – Высочайшая Гимлизин, - сурово поправил носитель Ока. – … высочайшая Гимлизин – это все так непохоже на то, чему меня учили дома. И я не знаю, что мне спрашивать. – Хорошо, что ты честен и не скрываешь своих сомнений. Они проистекают из внушенных тебе ложных заблуждений. Ты должен забыть все, что слышал от своих сородичей. Они сами обмануты жестокими колдунами Амана. Забыть. Ты понял? Наставник, взяв нандо жесткими пальцами за подбородок, уставился ему в глаза. – Это будет трудно. Не раз сомнения возникнут в твоей душе. Подавляй их. Нет иной истины, кроме как в книгах Владыки. Если же силы твоего ума недостаточно, высказывай их открыто, чтобы я смог помочь тебе справиться с ними. “Сунув пальцы в огонь”, - подумал Анарион, выдерживая взгляд темных глаз в кайме редких ресниц. – “Или избив плетью. Или… подвесив за руку на воротах…” – Ты скрытен, я это вижу. Это в тебе следует исправить. Сядь на скамью. Я запрещаю тебе вставать с места и вообще шевелиться, пока песок из верхней склянки часов не пересыплется полностью в нижнюю. Если ты нарушишь мой приказ, будешь наказан суровее. Вот тут Аринион внутренне посмеялся над своим Наставником. Этому мудрецу оказалось невдомек, что эльдар умеют грезить с открытыми глазами. Он сидел, запрокинув голову – и мысленно шагал через березовые леса Эмин-Мюил. Иволги золотыми стрелами проносились между серебристых стволов, их голоса переливались флейтами, заглушая трескучие крики ссорящихся дроздов. Потом открылся морской берег, и набегающие волны оставляли на песке хлопья остро пахнущей пены. А вдали несся белым облаком парусов корабль. Туда, за багряно-фиолетовую завесу заката, куда нет дороги ни повелителям, ни злобным идиотам из смертных. Где над хрустальными башнями теплый ветер развевает знамена доблестно сражавшихся… … А густая жимолость на опушке липового леса уже сбросила все розоватые цветочки. Под соснами не растет никакая трава, и крупные ягоды земляники лежат прямо на сухой хвое. На кротовой кучке отпечаток громадной лапы – Анкарак носится вокруг, охраняя детей. Ему и волк – на один клык, и вепрь поспешит уступить дорогу. Плетеная корзинка полна с верхом. Пора свернуть к высохшей за весну протоке, чтобы потом только перебежать луг и обогнуть редкую дубраву… “Нет, не надо! Я не хочу вспоминать!” Наставник удовлетворенно смотрел, как эльф старается незаметно вытереть глаза. – Твой слуга ждет за дверью. Завтра ты расскажешь мне следующую главу. – Думаю, тебе просто необходим свежий воздух, - Гимлизин точеным пальцем указала на тарелку Ариниона. – Сегодня ты даже поленился перемешать еду на тарелке, чтоб незаметно было, что ты ее почти не тронул. Инзиль, подай моему пажу меховой плащ. Мы выйдем прогуляться. Вдоль гладкой скальной стены тянулась навесная крытая галерея. Аринион, держась рядом с хозяйкой, вслед за ней раскланивался с прохаживающимися придворными. Каменная балюстрада галереи доставала ему до подбородка, но вдаль посмотреть все же было можно. Там серой полосой виднелись цепи Эрэд-Литуи и каменистая, пересеченная темными дорогами равнина, уходящая на восток. Ни одна птица не промелькнула в холодном воздухе, ни одно растение не зацепилось за почву возле Черного Замка. Навстречу выплыла Зимрабари в сопровождении слуг и пажа. – О, Гимлизин, дорогая! У меня есть для вас новость! – дама засмеялась, прикрыв рот вуалью. – Вас снова просили передать мне подарок? – И не только, дорогая! Прошу вас, присядем вот тут… Пусть пажи погуляют пока. Вы позволите? Она достала из сумочки деревянную коробку. – Как зовут вашего пажа, дорогая Гимлизин? – Кибилинзиль. – О, прелестно! Кибилинзиль, возьми эти конфеты и поделись с Аттуабаром. Можете полакомиться вон на той скамейке. В коробке был засахаренный миндаль и разноцветные леденцы. Аттуабар с усмешкой превосходства загреб целую горсть и высыпал себе в рот. Аринион, помня, что отказ от угощения может быть воспринят дамой как знак неуважения, взял миндалину. – Ты, тварь! Не смей трогать конфеты! Аринион отодвинулся и оглянулся на хозяйку. Дамы мило болтали. – Тебя скоро посадят в клетку в нижнем замке, тварь! Голого! А я приду швырять в тебя камнями! – Ваш паж, дорогая Гимлизин, кажется, опять не взял ни крошки. Отчего он так стеснителен? Или вы его слишком строго воспитываете? – Он немного нездоров. Ему приходится сейчас нелегко – Владыка пожелал взять его в учение. А занятия в Башне Мудрости утомительны… - произнося эти слова, Гимлизин незаметно погрозила пальцем нандо. Зимрабари умилилась и насторожилась одновременно: – Ваш паж учится в Башне?! Какая высокая честь выпала ему! Аринион понял приказ хозяйки и потянулся еще за одним орешком. И тут Аттуабар с силой ударил его кулаком по руке. Два пальца, попавшие на край коробки, хрустнули. Аринион, не в силах сдержаться, прижал руку к груди. – Подойди! – грозно произнесла Зимрабари и тут же залепила своему пажу звонкую пощечину. – Ты позоришь меня перед высочайшей Гимлизин, ничтожество! Я отошлю тебя домой! Она размахнулась еще раз и удивленно оглянулась – эльф с неожиданной силой удержал ее за оборку рукава. – Не бейте его. Мне почти не больно, а он уже плачет… Гимлизин, рассмеявшись, обняла Ариниона: – Не обижайтесь на него, дорогая Зимрабари. Кибилинзиль такой жалостливый – хуже девочки. При нем даже кошку отстегать нельзя. Ну-ка, непрошенный защитник, покажи пальцы. Она быстро ощупала суставы. – Говоришь – тебе не больно? Этот маленький негодяй вывихнул тебе средний палец. Сядь рядом со мной. Гимлизин взяла эльфа за руку пониже кисти и резко дернула за палец. Тот только вздрогнул. – Теперь завяжу тебе палец платком… Видите, дорогая Зимрабари, он вовсе не трус. В отличие от вашего пажа, не только не заплакал, а даже не ойкнул. – Вы все умеете, дорогая Гимлизин! – Недаром я была женой двух военачальников… Я приглашаю вас, дорога Зимрабари, навестить меня сегодня после ужина. Тогда мы и обсудим наши дела. – О, конечно, я с радостью посещу вас! А этого скверного мальчишку я высеку лично. Но и вам следовало бы наказать своего пажа, чтобы он понял, как недопустимо делать замечания старшим. Гимлизин, смеясь, дважды легонько шлепнула Ариниона сзади пониже пояска: – Вот, я выполнила свой долг, дорогая Зимрабари. Кибилинзиль, пойдем. Так я жду вас, дорогая! Аринион чуть оглянулся – Аттуабар сверлил его взглядом, полным смертельной ненависти. Эльф почувствовал, что паж будет еще причиной множества несчастий. Занятия в Башне требовали от Ариниона постоянной настороженности и предельной гибкости ума. Он понимал, что Ниставник все время ловит его. И не только на неположенных мыслях. На столе лежали несколько ограненных камней. – Какой из них кажется тебе странным? – Вот этот, - Аринион указал на травянисто-зеленый берилл. – Почему? – Ну… он светится. – Я не вижу никакого света. Ты не лжешь? – Я не знаю, как объяснить. – Хочешь сказать, что этот свет можешь видеть только ты? – Наверное. – А еще что видишь? – Н-ничего… Камень был теплым, его хотелось взять в руки. Зелень чуть переливалась мягкими волнами. Камень хранил в себе добрую животворную силу. – Значит, ты сумел определить, что это непростой камень. Хорошо. Надеюсь, ты ничего не скрыл от меня. Это было бы очень плохим поступком. Теперь подойди к столу и отвечай урок. Наставник каждый день долго и назойливо выпытывал, что непонятно и сомнительно эльфу в прочитанном. Аринион старался придумать какую-нибудь мелочь, не угрожающую вызвать сильный гнев. – Наставник, Духи Пламени… которых у нас называют балрогами… описаны неодолимо могучими. Но ведь балрогов не осталось? Куда они подевались? – Владыка Сущего воплотил своих слуг в новые сущности. Надеюсь, ты уже перестал верить в победы восхваляемых невеждами воинов над всесильными существами Первотворения? – Раз ты утверждаешь – мне остается соглашаться. – Но от души ли ты соглашаешься? – Не знаю, Наставник… – Чтоб закрепить понятое, ты сегодня, кроме обычного задания, придворным почерком сто раз напишешь “Мелько Величайший”. Это было весьма малой неприятностью Слуги теперь каждый день выводили эльфа гулять на галерею. Высокомерные придворные приветствовали его – согласно этикету – как благородного, но незначительное лицо. Ответы на приветствия были дополнительными упражнениями в дворцовом обхождении. Аринион чувствовал, что воспринимают его как диковинку – и как пленника. Цену ласковости Гимлизин он понял давно, но все же не мог совсем уж отбросить признательность. И понимал, что очень недобрая дама как-то по своему привязалась к нему. То ли как к красивой игрушке, то ли как к беззащитному существу. Ульфхэд тоже был добр к пленному эльфу – так, как умел. Но стерег его бдительно и уж ни за что не допустил бы побега. Брейда снисходительно ворчит, как старшая сестра, Инзиль благоговейно-внимательна… А узнай любая из них, что думает Аринион – в миг доложат хозяйке и помогут скрутить руки… Действительно, мир людей так сложен, что почти невозможно понять его. Принципы, на которых зиждилось мировоззрение обитателей Мордора, Гимлизин уже давно пересказала Ариниону. В книгах же они просто иллюстрировались сказаниями с длинными философскими истолкованиями. Например, доказывалось, что род смертных старше эльфийского. Просто люди, сотворенные Владыкой Сущего, вначале жили под его опекой. Злобные Валар просто похитили появившихся эльфов, чтобы иметь в своем подчинении народы. Эльфийское бессмертие – инструмент власти, не дающий пленникам выскользнуть из рук тиранов. – Ведомо ли тебе о Великой Темнице на краю мира? – Да… То есть, мне рассказывали дома. – И что же тебе говорили? Отвечай, не бойся. – В Палатах Безвремения, что с каждым минувшим веком становятся все пространнее, собираются fea погибших и, сидя под сенью своих дум, ждут возвращения к жизни… – И ты веришь, что они возвращаются? – Я… пожалуй, верю! - вдруг ответил Аринион почти весело. – Отчего же делаются казематы Мандоса “все пространнее”, как ты сам только что сказал?! – Все больше погибших в войнах… – Так. И чем же услаждаются там души по россказням ваших песнопевцев? Аринион пожал плечами. Он действительно не знал, что происходит с погибшими там, за Морем. – Пойдем. Сейчас ты своими глазами увидишь лишь жалкое подобие своего Мандоса. Наставник крепко держал нандо за плечо пока вел куда-то вниз по узкой винтовой лестнице. В сводчатом зале были разбросаны ободранные и в буквальном смысле разорванные на куски трупы животных: лошадей, оленей, волков… Крылья птиц, вырванные с мясом, роняли мертвые перья. Среди животных были и человеческие останки – и люди эти умерли нелегко… Запах начавшей разлагаться крови был густ до тошноты. – Смотри и запоминай. Это лишь преддверие! Наставник одной рукой приподнял подол балахона, перешагивая через трупы. – Иди вперед. Ты говорил о размышлениях в Безмолвии. Я предоставляю тебе возможность испытать это. В квадратной комнате не было ничего, кроме каменной скамьи в ладонь высотой. На нее и усадил Наставник Ариниона. – Ты не будешь знать, когда я приду за тобой. Возможно, я вообще не приду, - сказал равнодушно и захлопнул за собой дверь. Шесть факелов горели тускло и чадно. Было душно, хоть и холодновато. На слишком низкой скамье никак не удавалось пристроить ноги. Послышался сухой шорох. Из щелей в основании стен заструились змеи. Среди них были и очень большие – шага в три длиной, и маленькие – в предплечье. Поблескивали желтым и черным узоры на спинах и неподвижные глаза. Змей оказалось так много, что они почти покрыли пол. Теснота им не нравилась: в воздухе то дело дрожали раздвоенные язычки, упругие тела, соприкоснувшись, сворачивались в пружины. У самых своих ног Аринион услышал знакомый сухой треск. Гремучка толщиной в его руку, приподняв голову, мелко дергала хвостом. “Ну, здравствуй. Я ведь думал о вас. А ты пришла сама. Ульфхэд говорил, что твой укус почти мгновенно убивает лошадь. Я ведь поменьше лошади, верно? Не уползай далеко. Я только вспомню что-нибудь хорошее и тогда дотронусь до тебя…” Змея то опускала хвост, то снова принималась пугать трещоткой. Аринион вдруг почувствовал, что она беспокойна потому, что нездорова. Блестящая и упитанная, она страдала от… боли во рту. Нандо вовремя вспомнил, что за ним могут следить и здесь, и не наклонился к змее. Он постарался почувствовать другую, потом третью… И тут догадался. У всех змей были вырваны зубы! Факелы медленно догорали. Змеи уже поделили пол и больше не угрожали друг другу демонстративными бросками. Ариниону очень хотелось выпрямить уставшие ноги. Но он продолжал сидеть неподвижно. Пусть этот Наставник и дальше воображает, что пленник оцепенел от страха. Последний факел поморгал угарно-синим язычком и погас. Для Ариниона не наступило полной тьмы. Он продолжал различать цвета узоров на змеиных спинах. Теперь он мог бы встать и пройтись. Плавные движения не потревожат в общем-то ленивых животных… А вдруг, кроме слепого в темноте Наставника, через какую-нибудь щелку сюда заглядывает и вполне зрячее существо?.. По полу быстро потекла холодная вода. Змеи недовольно зашевелились, зашипели и поползли обратно в свои норы под стеной. Наставник перешагнул высокий каменный порог. Нандо с трудом поднялся со скамьи. – О чем размышлял ты сидя здесь? Аринион смешался. – Свободно ли текли твои мысли. Приходили ли на память радостные образы? – в голосе Наставника все отчетливее звучала насмешка. Аринион понял, чего от него ждут. – Нет, Наставник. – Запомни, что змеи – всего лишь образ. В царстве Мандоса все гораздо ужаснее! Поразмысли об этом. Брейда привела в комнату эльфа двух служанок, слугу и мальчика-адана. – Господин, госпожа отдает тебе в услужение этих людей. Вот Кунти, - она подтолкнула молодую смуглую женщину, - будет убирать твою комнату, заботиться об одежде и вещах. Хульда станет готовить еду, Биант подавать на стол и прислуживать при гостях, а этот мальчик – его зовут Шари – выполнять все остальное. – Что? – удивился Аринион. – Ну, что прикажешь, то и будет делать, - неуверенно ответила Брейда. – Скажем… лошадь тебе седлать. – Брейда, у меня нет лошади. Да и езжу я без седла. – Ах, ну, я не знаю. Госпожа объяснит тебе лучше. И еще, госпожа велела передать тебе: поскольку сегодня ты свободен от учения, она возьмет тебя в гости к высочайшему командующему Востока. И она оставила нандо с его штатом. – Господин, я Кунти. Если ты позволишь, я прогоню собачек с твоей постели и уберу твои волосы перед визитом к госпоже. – Меня Хульдой звать, - представилась высокая белая женщина, похожая на нуменорку, но светловолосая. – Пусть господин всякий раз говорит, что ему сготовить. Слуга и мальчик поклонились Аринион растерялся. – А… хорошо. Теперь идите, кому куда надо. Хульда сразу же ушла, за ней неуверенно двинулся Биант. Кунти схватилась за гребень и полотенце: – Господин позволит?.. – Знаешь, я сам расчешусь. – А как господин увидит, что у него делается сзади? Аринион рассмеялся и позволил чесать и закалывать себе волосы. Управившись, Кунти приложила ладони к груди и скрылась за дверью. Тут Аринион заметил, что мальчик так и торчит у стены. – А ты что стоишь? – Господин ничего не приказал мне… – Заниматься своим делом. – Но… прости, господин, я не знаю никакого дела… Аринион улыбнулся: – Тебя зовут Шари, да? Я такого имени пока что не слышал. Откуда ты родом? – Не знаю, господин. – Перестань! Меня зовут здесь Кибилинзиль. Так и называй, когда мы наедине. Что ты умеешь делать? – О, много, господин! Ухаживать за конями, прислуживать на охоте, чистить обувь и одежду… – А стрелять? – Я пробовал, господин… ой, прости, Кибилинзиль… – Ну а читать и писать умеешь? – Нет… – Хочешь, научу? – Ой, нет, не надо! – Почему? – Это же страшно трудно! Когда простые люди учатся читать, они могут стать дураками. – Ну, я бы после таких слов и сейчас не назвал тебя сильно умным. Шари, я весь день буду занят, а вечером мы еще поговорим, хорошо? Только не хватай за хвост обезьянку и не бери собачек поперек живота, а то они тебя искусают. – Хорошо, господин. Гимлизин чуть провела по губам карандашом. – Ты уже, наверное, догадался, Туилот, что я скоро уеду. Кроме тех слуг, что привела к тебе Брейда, здесь останутся две горничные, чтобы следить за порядком в покоях. Так что тебе придется взять на себя заботы о слугах. – Какие заботы? – Ты должен будешь отдавать им приказания и следить за их исполнением. – Может, они сами знают, что им делать? – Ох, какой ты еще ребенок! Низшие самостоятельно могут только бездельничать. Я просто боюсь оставлять тебя одного. Кто будет следить, чтобы ты хоть сколько-нибудь ел? Кто позаботится о тебе, если ты опять заболеешь? Кто, в конце концов, будет напоминать тебе о необходимости одеваться достойно своего положения? – Гимлизин, без тебя ни у меня не будет гостей, ни я никуда не пойду. – Кто знает… Теперь иди к себе. После полудня тебя переоденут, и мы пойдем к командующему. Кстати, он дурной игрок в “битву королей”, но воображает себя мастером. Потяни с ним партию подольше, а потом можешь и обыграть. Если его дочка похвалит твои волосы, скажи, что ее кудри еще прекраснее. На самом деле у нее на голове мочалка из пальмового волокна, но она так глупа, что верит комплиментам. Гимлизин со своим полком слуг и охраны отбыла рано утром. На прощанье она дала Ариниону кучу наставлений и советов. Нандо было страшно с ней расставаться. Все же дама много раз защищала его в этом жестоком мире. Теперь он оставался один на один с Барад-Дуром. – Ну, не вздумай плакать, - целуя эльфа на прощанье, говорила хозяйка. – Ты скоро совсем привыкнешь здесь. А когда мы снова встретимся, уже ты сможешь научить чему-нибудь меня. Владыка расположен к тебе, и ничего плохого с тобой не случится. Ариниона, конечно же, не выпустили из покоев. Он побродил в одиночестве по комнатам и вернулся к себе. Там, кроме собачек и обезьянки, его ожидал Шари. – Господин, я прибрал у тебя на столе, вычистил перья и принес свечи. – Спасибо. Шари разинул рот. – Хочешь посмотреть, какие есть буквы? – Господин, а я знаю шесть букв! Аринион топнул босой ногой: – Как я велел себя называть?! – Ой, прости, я буду стараться! – Прямо сейчас начинай! – Что?.. – Стараться! – Как?! – Как хочешь! Посмеявшись, Аринион взялся за свою писанину, попутно называя буквы. Шари сидел рядом и сопел, стараясь их запомнить. – Хочешь, нарисую трехмачтовую караку?.. Ты море видел? – Нет… Кибилинзиль. – Ну и я сам не видел… Вот, смотри, у нее спереди прямой парус, а остальные косые… Скоро десяток листов покрылся с обеих сторон рисунками кораблей. Потом сидеть за столом надоело. – Шари, попроси у Хульды десяток яблок. – Господин… Кибилинзиль хочет есть? – Нет. Ты принеси, а потом увидишь. Мальчик вернулся с серебряным подносом. – Смотри! Крупные яблоки замелькали в воздухе. – Теперь ты попробуй! Шари тут же уронил яблоко. – Ладно! Подбрось его в воздух! Черное перо воткнулось в яблоко на лету. – Ой, го… Кибилинзиль, какой ты ловкий! – Бросай еще! Перья втыкались, обезьянка надкусывала яблоки и бросала куда попало, собачонки прыгали и лаяли. В комнату заглянула Кунти: – Господин, тебе пора одеваться и идти на учение. – Го… Кибилинзиль, я сам все приберу! А то Кунти пожалуется Бианту, и он меня побьет! – Пусть только попробует! – Ты его побьешь? – Нет… а вообще, могу! Хочешь, научу, как свалить с ног любого наемника? Вот, ты – чужой солдат и хочешь взять меня в плен… Смелее! Шари, робко схвативший эльфа за куртку, неожиданно для себя оказался согнутым пополам. – Это меня стражник Ульфхэд научил. Вернусь – еще покажу. Аринион после некоторого наблюдения понял, что главным среди слуг был Биант. Этому приморскому вастаку было приказано следить за остальными, а значит, и за эльфом. Биант даже позволял себе очень завуалированно наставлять Ариниона в правилах поведения. – Господину следовало бы приказать Кунти подавать ему для прогулок более нарядный плащ. – Мне этот нравится. – Воспитаннику высочайшей Гимлизин подобает одеваться более тщательно. – Вот когда я стану командующим Востока, я буду носить одежду сплошь из золота! – Аринион бросил быстрый лукавый взгляд на Шари. Вастак несколько опешил, приняв заявление всерьез. Шари на всякий случай скорчил постно-благоговейную рожу. – Биант, сделай доброе дело – пойди к Хульде и попроси ее испечь пирожки с ореховой начинкой. И не появляйся ко мне, пока я тебя не позову. Стоило вастаку скрыться, как Аринион буквально перелетел на середину комнаты: – Шари! Принес, что я просил? – Конечно, го… Кибилинзиль! В руках у мальчика оказались два стебля деревянистого тростника. – Давай упражняться. Прежде всего, запомни – в бою надо смотреть не на оружие противника, а ему в глаза. Угадывать, что он хочет сделать. Готов? Они отсалютовали друг другу палками и тут же скрестили их, атакуя и обороняясь. Аринион обеими руками пригладил растрепавшиеся волосы. Шари потирал ушибленное плечо. – Что, я сильно тебя ударил? – Нет, Кибилинзиль… – Подожди… Ну, во всяком случае, не слабо. Сядь. Нандо поводил над красным пятном напряженной узкой ладошкой. Шари ощутил приятное тепло и с удивлением заметил, как краснота стала сходить. – Ой, прошло!.. Вы все так умеете? – Так? Это ерунда. Настоящие целители сразу останавливают кровь и заставляют края раны стянуться. А я могу только царапины сводить. Шари даже сунул палец в рот. – А… правда, что вы даже днем видите звезды? Тут удивился Аринион: – Разве ты их не видишь? – Нет, го… Кибилинзиль. Только одно небо. – Сейчас я перепишу вот эти страницы и покажу тебе прием, как валить с ног противника. Толстый ковер на полу очень подходил для занятий борьбой. Разгоряченные соперники уселись на нем передохнуть. – Шари, ты тоже попал в плен? – Нет, я родился в доме высочайшей госпожи Гимлизин. – И всегда был рабом? – Ну, да. – А тебе никогда не хотелось убежать? – Что ты, господин! Кто убежит – помрет от голода и жажды! Или его схватят дикие орки и сожрут! – Нет, совсем убежать из Дулгидайры. За горы. – Там живут жестокие народы. Сразу поймают и убьют… или продадут обратно. Лучше я буду служить тебе. Я буду очень-очень стараться! – Я сам пленник, разве ты не видишь? – Ну… - Шари, видно, понимал особое положение эльфа. – Когда ты вырастешь, ты все-таки станешь придворным. И сделаешь меня своим стражником… или даже начальником охраны. Тогда я стану свободным. Аринион погладил блестящую палку: – Лучше я научу тебя рубиться и стрелять. Ты сможешь стать солдатом. Это же лучше, чем быть слугой? – Конечно, Кибилинзиль! – И сможешь уйти из Дулгидайры. – Я не хочу никуда уходить! – Ну, не уйдешь, если не захочешь… Аринион вдруг спохватился: – Шари! Ты запомни: никому ни слова, как я вылечил тебе руку. Обещаешь? – Да, честное слово – никому не скажу! – И про то, как мы тут занимаемся, тоже. – Конечно! А то Биант меня побьет. – Он что, уже бил тебя? – Один раз, когда госпожа только уехала. И на колени ставил. Аринион болезненно усмехнулся: – И меня ставили… В Башне. Шари вытаращился: – Кто, господин?! – Наставник. Сказал что-то не то, - он легко вскочил на ноги. – Пошли к Хульде! Пирожки уже, наверняка, готовы. – Не надо, Кибилинзиль! Биант опять будет нудить тебе, что ходишь к слугам. А мне еще и пощечин надает. – Мне все больше хочется его стукнуть!.. Но в столовую не пойду. Ты, пожалуйста, принеси сюда? И холодного молока, если можно. – Как ты странно говоришь – “если можно”! Тебе все можно, ты господин! – Вот, на кухню пойти нельзя. Черное снять нельзя. Погулять за стенами… – Пройдет осень и зима, и ты поедешь к высочайшей госпоже Гимлизин. Там ты будешь гулять, сколько захочешь. И ездить на охоту. А я буду, если позволишь, подводить тебе коня и подсаживать тебя в седло. – Меня?! – Аринион невесомо подпрыгнул и встал на узкую спинку кровати. – Мы дома переходили реки по натянутой веревке! Шари восхищенно присвистнул и побежал на кухню. Биант, действительно, без конца нудил. То напоминал, что пора садиться за уроки, то замечал, что нандо слишком много времени проводит с книгами. То сообщал, что на галерее тепло и солнечно – самое время для прогулки. Зимрабари прислала Ариниону в подарок заколку для плаща в виде золотой лилии, так Биант без конца намекал, что следует попадаться ей на глаза именно с этой заколкой. Кунти он укорял, что она плохо подбирает костюм господину, а Хульду – что та готовит очень однообразно. Повариха, правда, отрезала: – Что господин велит, то и готовлю! Шари один раз пришел с опухшими щеками – вастак отхлестал его пачкой бумаги за плохо, по его собственному мнению, убранный стол. Аринион быстро вылечил маленького слугу. – Слушай, я возьму и дам такую оплеуху этому Бианту, что он с ног слетит! – Не надо, Кибилинзиль! – Почему? – Тогда он побьет Кунти или горничных и будет полдня бранить Хульду. А меня просто выпорет. – Вот, скотина!.. Знаешь, что мы сделаем? Когда он будет на кухне лопать суп, я посыплю ему в миску вместо простой соли ту, что кидают в ванну. Он весь день просидит в заднем чулане! Шари счастливо рассмеялся. Шари к середине холодной мордорской зимы выучился читать и писать. – Теперь, если я наймусь в армию, меня сразу поставят десятником! Ты попросишь высочайшую госпожу отпустить меня?.. Нет, Кибилинзиль, я больше всего хочу служить тебе! Но если ты не захочешь… – Тащи палки. Сперва надо научиться хорошо сражаться. Если меня весной, и правда, отпустят из Замка, Ульфхэд позанимается с нами обоими. – Господин, а чему тебя учат в Башне? Ты ведь свободно читаешь, да еще на разных языках… – Там, скорее, меня изучают. – Это трудно? Ты приходишь такой усталый и грустный… Серые глаза нандо потемнели. – Это… почти невыносимо, Шари. Мальчик испуганно глянул на эльфа: – Тебя там… бьют? – Не спрашивай. Есть вещи и хуже побоев. Шари вошел к Ариниону с подносом в руках и поставил на стол кувшинчик с ягодным питьем. Поправляя книги, смахнул на пол несколько исписанных листков. Вид у мальчика был испуганный. – Что случилось? – Ой, Кибилинзиль! Мая, горничная, помогала Кунти стирать белье… У нее из рук вырвался таз с кипятком – и прямо на ноги! Она сперва закричала, а теперь лежит и говорить не может!.. Аринион вскочил: – Веди к ней! – Ты ее вылечишь?! – Что смогу, то сделаю. В комнате служанок Кунти и вторая горничная довольно бестолково хлопотали вокруг постели. Хульда лепила какие-то примочки. Биант распоряжался женщинами. – Можно мне посмотреть, что случилось? – Господин, лучше не надо, - Хульда попыталась оттеснить Ариниона. – Это уж больно… нехорошо. – Как ты смеешь указывать господину?! – зашипел на нее вастак. Аринион приподнял мокрые тряпки. Полные ноги горничной от колен до пяток были покрыты пузырями. Кое-где кожа облупилась, как яблочная кожура, обнажив красное мясо. – Уйдите все. А ты, Шари, постой у двери, чтоб никто не зашел, пока я не разрешу. Аринион встал на ноги, перехватываясь по спинке кровати. Перед глазами все расплывалось, но он разглядел тонкую розовую кожицу, затянувшую ожоги. – Мая, сегодня отдохни… Завтра уже все пройдет. Горничная смотрела на нандо с беспредельным обожанием. – Господин, да ты… я… просто сказать не могу. Уж так больно было – помереть легче. И все прошло… Аринион с трудом открыл тяжелую дверь. – Хульда, больше не надо примочек. Пусть спит. Шари, пошли ко мне. – Господин, ты же на ногах не стоишь! Повариха и Кунти с двух сторон подхватили эльфа. – Отойдите, вы, бездельницы! Я сам провожу господина. – Прочь! – не в силах скрыть раздражение, приказал вастаку Аринион и оперся рукой о стену. Рослая Хульда взяла нандо на руки: – Я отнесу тебя прямо на кровать. Кунти, беги, раскрой постель! – Я сам дойду… - и Аринион уронил голову на плечо поварихи. Повелитель Мордора снова смотрел в тайный глазок на хрупкую фигурку в черном, склонившуюся над книгой. Эльфеныш раскрылся. Показал, что умеет пользоваться таящейся в нем силой. И сила эта оказалась большей, чем предполагал Властелин. Ожоги у служанки зажили быстрее, чем пересыпался бы песок в самых маленьких часах. А через день от них остались едва заметные следы. Правда, эльфеныш проспал непробудно почти сутки, потому что перестарался от жалости, выплеснул все, что у него было. Что же, настало время ему предстать перед Владыкой! Шари, как положено слуге, топал следом за Аринионом по лестницам и коридорам Замка. Пока эльф находился в Башне, мальчик сидел на деревянной скамейке у ее дверей и ел припасенные Хульдой пирожки и конфеты. Повариха клала лакомства на двоих, но Шари знал – его юному хозяину после занятий долго бывает не до еды. – Господин, а я прочитал, что написано на мозаике, хоть и буквы такие заковыристые! – Это придворное письмо Нуменора… Анадунэ. – Там стоит: “Вот показались среди беспокойного моря темно-пурпурного цвета ладьи повелителя мира”. – А дальше должно говориться: “И берега содрогнулись, покрытые пеной, ждя быстробежных судов короля Анадунэ”. Это из поэмы о плавании флота Ар-Балкумагана к берегам Эндора… Средиземья. – Ух, все-то ты знаешь, господин! – Далеко не все… Впереди в перекрестке коридоров стоял Аттуабар и вызывающе смотрел на эльфа. Аринион чуть наклонил голову в приветствии равному. – Куда это ты бежишь, зверюшка? – паж, расставив руки, загородил дорогу. – Разреши пройти. – Не разрешаю! Ложись на пузо и ползи, как тебе и полагается, тварь! Аринион улыбнулся и шагнул вперед. Аттуабар размахнулся, думая одним ударом свалить тощего и трусливого эльфа. Аринион поднял правую руку, словно защищая лицо, а левой перехватил локоть пажа и дернул на себя. Тот завертелся волчком, прежде чем ткнулся в стену. – Я спешу. Поговорим как-нибудь после. Шари хихикнул. – Бойс, Кенн! Сюда! – заорал покрасневший от злости Аттуабар. Из правого коридора выскочили два здоровых малых с гербом зверя на куртках. – Шари! В ноги! И беги отсюда! Маленький адан ловко пнул в голень первого из подбежавших. Но сам не побежал, а, взмахнув сумкой, огрел ею пажа. В сумке лежали два толстых, переплетенных в дерево и кожу тома. Аттуабар отлетел к противоположной стене. Аринион перехватил второго за протянутую руку и подставил колено. Слуга сложился пополам, ткнувшись носом в каменный пол. Но паж Зимрабари подготовил хорошую засаду. Слева выскочили еще двое таких же здоровил. Будь Аринион один, он ускользнул бы от этой ватаги только за счет природной ловкости. Да и уроки старого наемника не пропали даром. Но Шари, желая помочь ему, попытался двинуть сумкой сбитого с ног слугу и оказался в руках у третьего. Тот сцапал мальчишку за куртку итак двинул кулаком в бок, что тот завопил. Аринион, подпрыгнув, коснулся носком поясницы здоровяка, одновременно дернув его за волосы. Шари стал свободен. – Беги! Но мальчик никак не мог вздохнуть. – Держите тварь, скоты! На Ариниона упал толстый суконный плащ. Сдернули его не раньше, чем нандо туго связали руки. Шари стоял рядом, с ужасом глядя на пажа и его банду. Аттуабар потрогал свое красное оттопыренное ухо и повернулся к мальчику: – Тебя я выдеру потом. Так, что задница вспухнет, как у овцы! Но сперва разберусь с тварью. – Шари, я всегда говорил: нельзя бить упавшего, - очень спокойно сказал Аринион. – Смотреть надо на того врага, который нападает. – Я забыл, господин. – Ты солдат, Шари! – Я забыл, командующий! – с действительно воинским достоинством поправился тот. Аттуабар медленно поднял руку и ударил Шари по щеке. – Кто бьет безоружного? – сквозь зубы спросил Аринион. – Сволочь, командующий! – в голосе Шари не было слез. – Сейчас ты у меня получишь, тварь, - паж встал перед эльфом и также медленно, со вкусом, несколько раз ударил по щекам. – Понял, тварь? Аринион смотрел холодно и насмешливо. Аттуабар вцепился ногтями ему в ухо и стал крутить. – Заплачешь!.. – Состаришься, пока дождешься, высокородный. Паж ударил нандо коленом в живот. Но тугие мышцы спружинили – Аринион и не ощутил особой боли. Тогда Аттуабар стал расстегивать пояс. – Кенн, спусти твари штаны. Посмотрим на его хвост. А потом я выдам ему столько раз ремнем, сколько у меня пальцев. – А ты, господин, пальцы будешь сам считать? – вдруг спросил Шари. – Я тебе помогу, если ты до сих пор не сумел этого. – Аринион почувствовал горячую благодарность к мальчику. Ведь тот, защищая нандо, переводил злость мерзавца на себя. Но допустить этого не мог. – Шари, высокородному достаточно знать, что у него есть один палец – чтобы ковырять в носу! Аттуабар крутнулся к эльфу. – Командующий, а высокородный хорошо знает, каким пальцем это удобнее делать? Может быть, он лезет в свой благородный нос пальцем ноги? Паж дернулся к Шари. – Да, наверное. И иногда забывает разуться. Недаром его почтенный нос такой толстый и красный. Аттуабар с воплем ярости вцепился в волосы нандо: – Тварь! Я тебя сейчас убью!.. – Что здесь происходит? – раздался холодный голос. Носитель Ока стоял в дверном проеме. – Аттуабар замер с открытым ртом. Слуги мгновенно отпустили Ариниона и Шари. – Кибилинзиль, ты опоздал на урок, - Наставник показал наполовину опустевшую колбу часов. – За это будешь наказан. Пусть твой слуга поможет тебе поправить одежду. Следуй за мной. Шари подобрал сумку: – Что он с тобой сделает? – шепнул на ухо эльфу испуганно. – Да ничего. Попилит, и все. Наставник закончил выслушивать урок. – Теперь правдиво объясни, что произошло в коридоре. – Ничего особенного. Подрались… – Не лги! – носитель Ока ударил ладонью по столу. – Да, этот мальчик со мной подрался. Не справился и позвал слуг. Это правда. – Ты хочешь поступить благородно по обычаям твоего племени. Но мне ты должен говорить всю правду. Паж высочайшей Зимрабари хотел избить тебя, но так, чтобы самому не пострадать. Его слуги держали тебя за руки. Ты это не отрицаешь? – Нет, - устало ответил Аринион. – А паж бил тебя по лицу, дергал за уши и за волосы? – Да, - Аринион начал подозревать, что Наставник все наблюдал с самого начала. – Ты считаешь такой поступок простительным? Это низко. Но разве я не вправе прощать? – Ты вправе простить его. Но есть люди, занимающие более высокое положение. Решать будут они. Как ты расцениваешь поведение своего слуги? – Как достойное! Он защищал меня, как мог! – Он всего лишь выполнял свой долг перед господином. Но ты своего слугу можешь поощрить. Почему ты сначала лгал мне? – Не люблю жаловаться. – Такое поведение называется гордыней. Для исправления ты весь день до заката проведешь в этой комнате за книгами. Встань на колени на скамью. Когда песок дважды пересыплется из верхней склянки в нижнюю, ты сядешь за стол и четыре раза аккуратно перепишешь главу о сотворении Мелько Величайшим рода Людей. Аринион посмотрел на себя в зеркало – около уха краснели три длинные царапины. Но залечить их сейчас не хватало сил. – Шари, я вот написал в письме Гимлизин, как ты мне помог. И попросил, чтобы она сделала тебя стражником. – Благодарю, господин! – Как?! – Я очень рад, командующий! Они оба рассмеялись. – Теперь позови сюда женщин и этого Бианта. Аринион в выражениях, принятых в официальных речах, превознес доблесть и верность Шари. – В доме Вздыбленного Льва все слуги гады, а стражники – пьяницы, - сообщила свое мнение Хульда. – Может, господин прикажет сопровождать себя Бианту? – неуверенно поинтересовалась Мая. Аринион глянул на молчащего вастака и улыбнулся: – Нет. Я попросил у хозяйки разрешения Шари носить оружие. Право на оружие означало переход из рабов в свободные слуги. Женщины принялись поздравлять Шари. Биант кинул на эльфа иронический взгляд. Аринион его понял: мол, ты и сам невольник, а кого-то освобождаешь. – Хульда, пожалуйста, дай десяток печеньев для хуа и обезьянки. Биант покинул комнату первым. Последние дни старательного дворецкого преследовало расстройство кишечника. Наставник тщательно выспросил у нандо, что тому непонятно в прочитанном, и особого неудовольствия не высказал. Шелестя балахоном, прошелся вдоль стола: – Любой неправильный поступок влечет за собой наказание. Аринион качнул в воздухе туфлей. Сейчас его опять посадят за писанину, вперед заставив отстоять сколько-то в углу между полками. – Паж высочайшей Зимрабари своей дикой выходкой нарушил покой Замка Владыки. Кроме того, он поступил недостойно высокородного, подкараулив тебя, словно уличный бандит. За это он будет наказан соответствующим образом. Пойдем. У Ариниона нехорошо сжалось сердце. В каморке у самого выхода из Башни не было ничего, кроме деревянной скамьи. Наставник встал у стены, взяв нандо за плечо. Рослый человек в черном балахоне, но без знака Ока на груди, бросил в угол связку тонких прутьев. Второй такой же, держа за ворот куртки, ввел тихо хнычущего пажа Зимрабари. – Аттуабар, - обратился Наставник к пажу. – Твоя дама расценила твой поступок как очень скверный и недопустимый. Она согласилась, что тебя следует наказать по мере совершенного. И тут Аттуабар громко заревел, размазывая слезы по щекам. – Ты раскаиваешься в сделанном? – Да-а-а… - промычал паж. – Готов просить прощения у высокородного Кибилинзиля? – Да-а-а… – Так сделай это! Паж упал на колени и, схватив руку Ариниона, чмокнул мокрыми губами в тыльную сторону кисти. Это было отвратительно. Нандо хотел вырвать руку, но Наставник как клещами стиснул его плечо. – Кибилинзиль, ты прощаешь высокородного Аттуабара? – Да. Прощаю. Может быть, он подумает, прежде чем совершит низкий поступок. – Аттуабар, благодари высокородного Кибилинзиля. Паж снова поцеловал руку эльфа, глядя на него снизу вверх. В светло-голубых глазах не было ничего, кроме страха. Наставник кивнул обоим помощникам. Один из них схватил Аттуабара за шиворот, повалил на скамью лицом вниз, другой ловко сдернул с пажа штаны и взял из кучи три прута… Аринион резко повернулся: – Наставник, ведь я простил его! – Твое прощение – это твое дело. Наказание назначено его дамой с согласия ее мужа и мной. – Так отмените, раз он… так униженно повинился. – Законы крепки исполнением. Ты споришь с более знающим и тоже будешь за это наказан. – Хорошо. Куда мне идти? – Ты останешься здесь, дабы наказанный поблагодарил и тебя за наставление. Аринион попытался высвободиться. Наставник также жестко схватил его за другой локоть. В этот момент помощник взмахнул прутьями. Раздался истошный визг, паж задрыгал ногами. Наставник едва удерживал вырывающегося эльфа: Если ты не перестанешь буйствовать, тебя высекут следом за этим негодяем! Аринион чуть откинулся назад, опершись на державшие его руки, как учил Ульфхэд. Нандо был лишком легок, чтобы полностью провести этот прием. Но в гибкости и быстроте он превосходил любого человека. Резко повернув корпус, он высвободил одну руку. Помощник, бросив прутья, подбежал к Наставнику. Но и вдвоем они не сразу одолели отчаянное сопротивление эльфа. Ему вязали руки поясом от балахона и снова поставили у стены. Пажа стегнули еще девять раз и, рыдающего, заставили встать и подтянуть штаны. Повторилась мерзкая церемония коленопреклоненного целования рук Наставнику. Паж, шмыгая носом и поскуливая, благодарил за усилия исправить его. Аринион ощущал дурноту, ноги подкашивались. Не держи его за руки носитель Ока, нандо съехал бы по стене на пол. – Кибилинзиль, за безобразное буйство и неподчинение старшему ты будешь наказан таким же количеством ударов. Сейчас его разденут при всех! Аринион снова рванулся, но держали его крепко. А паж, еще поддерживая руками штаны, смотрел на нандо со злорадством и какой-то жадностью. То ли правда, хотел рассмотреть нагое тело эльфа, то ли просто получал удовольствие от чужих страданий. Второй помощник аккуратно сложил в угол сорванную с нандо одежду… – Оставьте его! Голос, мягкий, как тьма подземелий, и глубокий, как провалы морского дна, заполнил каземат. Наставник и его помощники поклонились, сложив руки на груди. Паж согнулся чуть ли не до земли. Аринион рухнул на пол. Багровое Око смотрело из непроглядной черноты на Ариниона. Нет, целых два Ока, мерцающие тускло-красным, как угасающие угли, с мутно-желтыми белками, сверлили распростертого на холодном камне эльфа, и из подобных пропастям зрачков растекалась тьма. Она окутывала нагое тело подвальным холодом и в то же время давила удушающей жарой. Взгляд проникал все глубже, добираясь до трепещущего fea. “Ты мой…” “Нет!” “Ответь…” “Нет!” “Покорись…” “Нет!!!” Он не мог пошевелить и пальцем и в то же время чувствовал, как его гнут, скручивают, пытаясь переломить. Едва сдерживаясь, чтоб не зайтись в паническом крике, эльф отталкивал тьму. “Вы, доблестно сражавшиеся и не отступившие, павшие с честью, но не сдавшиеся – помогите!..” Чистый звук дальних труб, словно взмах светлого меча прорезал клубящийся мрак, сверкнуло серебряное на синем, золотое на огненно-алом, ветры вздыбили белопенные валы… “Ты мой…” “Никогда!” - Аринион чувствовал, как ослабевают держащие его тиски, и уже спокойно и презрительно приказал. – “Прочь!” Багровые глаза попятились в бесконечность, но жгучий холод навалился со всех сторон глыбами вечного льда… Аринион очнулся. Он лежал не на каменном полу темницы, а на ворсистой ткани, покрывающей широкий мягкий диван. Рука ощутила тончайший шелк рубашки на груди. Вверху шесть нервюр рассекали крутой свод потолка, и между ними темно-опаловый камень светился тонким узором крестов и стрел. Эльф чуть повернул голову. Огни двух четырехсвечных канделябров расплылись и тут же стали отчетливо видными. Между канделябрами за широким столом сидел и писал что-то человек в темной одежде… …Человек?! Нандо ощутил жестокую мощь сидящего. Тень на стене обрела вид черного великана, сжимающего в правом кулаке мечущееся багровое пламя. Аринион непроизвольно вцепился в складку одеяла. Сидящий поднял голову, отложил перо и встал. Зашелестели складки его темно-лилового плаща. – Вот ты и пришел в себя. Но полежи еще немного, отдохни. Тот же голос, глухой, но сильный, заставил нандо напрячь мускулы. – Успокойся. Я понимаю, что ты испуган и разгневан тем, что хотели с тобой сделать в Башне эти глупцы. Я был очень занят и не дал вовремя указаний, вот они и обходились с тобой, как с грубым смертным. А ведь ты, как и я – Воплощенный! Повинуясь взмаху длинной руки, свечи погасли. – Нам с тобой не нужны эти жалкие огоньки, чтобы видеть. На темном лице засветились багровым глаза. Аринион прикусил губу. – Я вижу, ты догадался, кто я. – Да. Ты – Саурон Гортхаур! – с безоглядной готовностью ко всему ответил Аринион. Тот коротко сухо рассмеялся. – Другой ответ меня разочаровал бы. Тебя долго учили принятым среди смертных именам, а ты все-таки выпалил, что думаешь. Хочешь пить? Из-за портьеры слепо шагнул черный слуга, держа в вытянутых руках большой хрустальный кубок. Повелитель Мордора взял полный чем-то темно-красным сосуд. Слуга попятился обратно. – Здесь то, что ты любишь: ягодный сок, разбавленный водой. Или ты боишься, что я отравлю тебя? Снова сухой шуршащий смешок пополз в тишине. Взять кубок было страшно и противно. Аринион пересилил себя, а жажда заставила разом проглотить питье. – Ты был очень плох, маленький нандо. Мне пришлось перелить в тебя часть своей собственной силы. Это совсем не так, как ты лечил свою служанку, а проще. Потом я научу тебя, как это делается… Ты был плох, и я оставил тебя полежать в моем рабочем кабинете. Теперь, думаю, тебя уже можно уложить в постель. Аринион сел, коснувшись босыми ногами ковра. Повелитель, шелестя волочащимся плащом, приблизился к нему. Длинное туловище облегала простая черная куртка, стянутая поясом и перевязью, на высоких сапогах поблескивали шпоры, словно владыка только что сошел с боевого коня. На среднем пальце правой руки туго сидело небольшое кольцо. В нем-то и бушевало темное пламя, которое вовсе не было пламенем. Кольцо представлялось наполненным… пустотой! – Не вставай. Мне вовсе не требуются доказательства твоего мужества. Здесь неподалеку есть небольшая комната, там ты отдохнешь. Светящийся шар слетел с пальцев Саурона и по очереди коснулся фитилька каждой свечки. Вытянулись желтоватые огоньки. Черный слуга взял эльфа на руки. Повелитель Мордора испытывал противоречивые чувства. Мальчишка, измотанный до обморока расправой в Башне, сумел все же устоять в поединке воли! Хотелось просто схватить эльфеныша за горло и свернуть ему шею. Но такая стойкость увеличивала ценность пленника. И как же быстро крепла сила в нежном теле! Владыка видел, как движения маленьких рук, поворот растрепанной головы колышут голубой ореол. Эльфеныш заметил Кольцо и что-то в нем разглядел! Поэтому следует обращаться с мальчишкой бережно. Пожалуй, взятый иронически-покровительственный тон верен. Не следует пугать эльфа и уж тем более, прибегать к насилию. Сейчас надо дать ему время переболеть отчаянием, некоторое время не тревожить. И больше никаких баб вокруг! Единственный молчаливый слуга будет ему обществом. Пусть вообразит, что его считают взрослым и сильным. Можно не торопиться. Эльфеныш еще ни разу не вытерпел душевного одиночества. А беседовать он будет только со своим Владыкой. Чернокожий принес еду и, не произнося ни слова, унес нетронутую. В комнате нашлось несколько книг, по-настоящему интересных. В одной излагались свойства камней и металлов. Оказывается, сила серебра состоит в его твердости и тяжести. Добавленное к железу, оно придает оружию не только блеск, но и способность воспринимать от света возможность противостоять тьме. Если плавить серебро, взятое в известный день в известных копях, изготовленные из него вещи делаются насыщенными особой энергией, что сродни свету Итиля… Излагалось это с намеками на какие-то тайные знания, позволяющие наделять камни металлы нужными свойствами. Но сами эти знания оставались скрытыми. Аринион удобства ради перевернулся на живот и положил голову на ладони упертых в подушки рук. Книга как раз помещалась между локтями. Идти было некуда, и нандо лежал на постели. В беспамятстве его переодели в длинную рубаху с широким воротом и свободные штаны. Черный шелк был так тонок, что через него просвечивала кожа. В такой одежде невозможно было вылезти из-под одеяла. Аринион добрался почти до конца книги, когда слуга молча откинул портьеру, прикрывавшую дверь. Саурон в черном балахоне, но без знака Ока, присел на низкий стул. Аринион натянул одеяло под горло. – Неужели ты воображаешь, что какая-то то тряпка помешает Майа видеть то, что он желает? – голос прозвучал язвительно. Аринион почувствовал, как вспыхнула у него кожа на лице и даже на шее, и подтянул колени к животу. – Но Майа умеет и не видеть того, что его не интересует. Можешь чувствовать себя совершенно свободно. Аринион все же остался под одеялом. – Вижу, тебя заинтересовали книги. – Да. – Если тебе скучно одному, я прикажу привести сюда твоих слуг… и твоих собачонок и мартышку, - Саурон сказал это пренебрежительно. Аринион уже понял, как опасно проявлять привязанность к кому-то. А тащить за собой в пропасть женщин и Шари… – Нет, они мне не нужны. – Безусловно! В моем кабинете для тебя найдутся игрушки поинтереснее. Когда захочешь прийти ко мне, пошли слугу предупредить меня. Если я буду не очень занят, то всегда с удовольствием побеседую с тобой. Саурон поднялся черной бесшумной тенью. Уже подойдя к услужливо откинутой портьере, обернулся: – Для меня одежда не имеет значения. Но тебе дадут подходящий костюм. Повелитель Мордора откинул покрывало с зеркала. – Это я изготовил недавно. Обладающий волей и знаниями может увидеть в этом хрустале те места, к которым стремится душой. Из тающих белесых теней встала громада огнедышащей горы. Все явственнее делались полные раскаленных камней провалы, вяло колышущаяся корка лавы. – Я пробудил мощь этой горы! Смотри! В глубинном пламени ее были откованы магические Кольца Власти! Аринион не сказал, что Кольца были сделаны в Ост-ин-Эдиле. Но и не промолчал: – Это зеркало – твой палантир? – Палантиры показывали, что им вздумается. Этой вещью управляю я!.. Впрочем, ты тоже можешь испытать свои силы. Стекло долго оставалось мутным. Потом проступили очертания розовых призматических колонн. Человек в кожаной одежде вел по мощеному двору двух начищенных до блеска коней. А по ступенькам, перекинув через руку шлейф рубиново-красного платья, спускалась Гимлизин. Повелитель едва удержался, чтоб не поддать под светло-русый затылок. Не поместье хозяйки должен был желать увидеть эльф! – Разве тебе не хочется посмотреть на родные леса? – Я попробую… Раза два в зеркале мелькали зеленые тени. – Не получается? – Да… – Тебя что-то отталкивает? – Ну… как будто. – Ладно, не утомляйся. Твои силы, конечно же, несоизмеримы с моими. Я как-нибудь покажу тебе все, что захочешь… - толстые губы скривились в пренебрежительной усмешке. – Даже ваше Заморье. Теперь иди. Я прикажу проводить тебя в мои мастерские. Там посмотришь, какие замечательные вещи создает истинное могущество. Ариниону хотелось прыгать через две ступеньки. Он устоял, не поддался соблазну заглянуть за горные стены Мордора! Хотя заглянуть было нетрудно – зеркало готово было показать ему тропинку к дому. Но пусть Саурон не догадывается об этом! Высоченный как сторожевая башня, стражник в черном железе проводил нандо по лестницам в подземные залы. Пахло углем и раскаленным железом. Кузнецы били молотами по ослепительно белым полосам и вынимали из бочек с водой исходящие паром клинки кривых мечей. Аринион заметил, что у большинства рабочих скованы ноги. В глубоком колодце двора орава галдящих орков надевала усиленные железными бляхами кожаные доспехи. Человек в черной кирасе, покрикивая, строил их в колону. Злобные существа исподтишка обменивались увесистыми тумаками. – Каждый день здесь вооружают тысячу солдат, - заметил стражник. Аринион передернул плечами. Ведь эти орды могут однажды повалить и на северо-запад… – Иди сюда. Сейчас увидишь интересное. Из-за решетчатой двери тянуло смрадом тухлого мяса. В обширной яме ползали асфальтово-серые существа, похожие на ящериц и летучих мышей одновременно. Щелкали зубастые пасти, выкручивая куски из трех лошадиных туш. – Никогда таких не видел? Они еще и летают. А кого куснут или оцарапают – у них на крыльях шипы – проживет неделю, если не обрезать рану кругом, чтобы она не загноилась. Вряд ли кто не побежит, когда на него с неба обрушится такая милашка! Аринион попытался прислушаться к вонючим ящерам. Они оказались еще тупее змей – думали только об насыщении да боялись, что сосед перехватит лучший кусок. – Ну, пойдем дальше. – Подожди… А почему их кормят такой тухлятиной? – спросил Аринион, чтобы потянуть время. – Свежего они жрать не могут. Такие зубищи – а не жуют. Ближний ящер заинтересовался смотрящими и проворно пополз к краю ямы. – Берегись! Плюнет – за два дня не отмоешься! Аринион попробовал внушить ящеру мысль, что левее, у самой решетки, стоит еще один человек… Зеленая вонючая лужа растеклась в пяти шагах от стражника. Тот отскочил, дернув за руку эльфа: – Счастье, что промазал! Пошли отсюда! Повелитель Мордора высыпал из стальной шкатулки на стол два кольца. – Посмотри, юный нандо. Вот это и есть Кольца Власти. Кольца были с камнями: зеленый изумруд и фиолетовый аметист. Ореол вокруг колец мерцал искрами под цвет камней. – Что ты можешь сказать о них? Кольца тоже содержали пустоту… нет, в их свечении были маленькие черные воронки, в которые всасывалась их сила. А сами кольца скорее полнились энергией толчка, удара. С ними на руке захотелось бы рубить, ковать, изменять что-то вокруг. И крепко держать рукоять боевой секиры. – Это кольца королей. – И только? – Нет. Еще и мастеров, подчиняющих себе камень и металл, знающих их свойства. Саурон повернул нандо к себе и уперся взглядом в его глаза. – Кольца королей и мастеров? Сильных и упрямых, жадных и жестоких? – Да…И стремящихся овладеть еще неведомым. – Какое из них ты хотел бы надеть? – Могу любое. – Только можешь? Я спросил: хочешь ли. – Ну… хочу. – Тогда надень. Аринион протянул было руку к изумруду, привлекшему его таинственной зеленью, но передумал и взял другое, с аметистом. Камень стен изменился. В нем появились серые и голубые прожилки. Пожалуй, если рубить вдоль серых узлов, будет проще пробить стену… Золото на сводах, на вещах светилось рассветно-розовым и приглашало дотронуться. Маслянистая гладкость его, как и холодная твердость серебра почти ощущалась пальцами. И суровая, верная тяжесть железа, из которого был сделан длинный узкий кинжал, спрятанный под плащом Саурона. Как он называется?.. А, саттаган – “двойная смерть”! Повелитель Мордора следил за оглядывающимся с радостным любопытством нандо. – Что ты увидел? – Скорее почувствовал. Из чего все сделано. И как. – Как?! – Да. Что отковано, что отлито, что вырезано. Интересно. – И захотелось самому что-нибудь сделать? – Пожалуй, - Аринион чуть улыбнулся. – Только у меня не выйдет. Я не умею ничего этого. – Значит, кроме Кольца нужно и умение? – Наверное, немалое. Иначе… – Что? – Пальцы себе отобьешь только! Саурон, схватив эльфа за запястье, переменил кольцо на изумрудное. Аринион стоял с видом честно прислушивающегося к себе. – А теперь? – То же самое. – Совершенно? – Нет… Здесь больше тяги к железу. – Жаль, что ты еще мал и не знаешь никакого мастерства. Я бы подарил тебе одно из этих Колец. Какое бы ты хотел? Аринион пожал плечами. Нандо лежал на постели, высоко переложив подушки и пристроив книгу на согнутых коленях. Страницы были исписаны мелко, и часто переворачивать их не требовалось. … Кольца помнили руки, касавшиеся их прежде. Тонкие сильные пальцы эльфа, вкладывавшие самоцветы в золотые гнезда. Радостным было начало существования колец. Создатель вливал в них свой веселый азарт, неуемную жажду созидания. …Узкая кисть в мозолистой ручище: “Я делаю кое-что для вас! Это соединит известное нам с тем, что вы мне поведали!”. …Пятна очень горячей крови на золотом ободке. … “Поистине, да будет мой дар залогом дружбы, король!”. … Красно-золотой огонь превращает рыхлые руды в блестящий металл. Причудливо-тщательная резьба по сине-лиловому камню украшена вставками из узорчатого малахита и звездами горного хрусталя. Золото послушно, как мягкая глина, превращается в кубки и ожерелья… …Подземный коридор завален неуклюжими телами, но оскаленные пасти все лезут из темноты. Хрустят под топором панцири и кости, а клыкастым уродам нет конца. И щербится бритвенно-острое лезвие, застревает в туше… …Ятаган отрубает мертвый палец, когти срывают кольцо. “Прими, о Владыка!” Светлая яростная сила утекает в пустоту… Аринион, опомнившись, схватился за книгу. Если заметили, как долго он размышлял – не миновать завтра допроса у Саурона. Черный Майа не оставляет попыток проникнуть в сознание пленника, а переносить такое внутреннее обшаривание мучительно. Сколько раз уже нандо кусал пальцы под одеялом, чтобы не заплакать от страха и отчаяния. Когда Багровое Око сверлит душу – это больнее розог и плетей… – Что тебя тянет к этим вонючим ящерам? – удивился стражник. – Они живые. – Велика радость! Такая дрянь: только и думают, как тебя сожрать или хоть измазать своим дерьмом. – Они вовсе не думают. Глупые, как палки. – Откуда ты знаешь? – Разве кому-нибудь удалось их приручить? – Этих? Не сыскалось дураков попытаться. Только Владыка своей мудростью может управлять ими. – Как? – Откуда мне знать? Видел, как Повелитель заставляет их взлетать, а потом возвращаться в яму. Только они чужих от своих не отличают – кого увидят, того и хватают. И правда, бревна с пастью. Аринион, однако, уже выделил среди ползающих друг по другу огромных ящеров одного, который услышал его. Это была очень крупная и прожорливая самка. Она то и дело ударом лапы или крыла отшвыривала сородичей, а иногда и пускала в ход зубы. Может быть, ей приближалось время класть яйца, а теснота в яме мешала найти укромное место? Во всяком случае, ей там не нравилось, и это чувство уловил нандо. Самка оскаленной пастью ударила небольшого самца – тот с шипением прижал голову к полу. Аринион предложил полудраконихе расправить крылья. Два серых кожистых полотнища, натянутых на тонкие суставчатые пальцы, развернулись, заставив остальных ящеров отползти. – Ну-ну! Разозлилась! Пошли отсюда – они иногда вылезают сами. Без ног тут остаться – раз плюнуть! В сводчатом покое горели всего две свечи. – Твои предки когда-то отказались от Западного пути и остались в Большом мире. Потому вы ближе ко всему живому, чем нолдор – властолюбивые убийцы. Именно вы раньше всех встретились с родом Людей и сблизились с ним. Когда ты впервые увидел Смертных? – Здесь, в Дулгидайре. – И, конечно, подружился с ними. Вам, кого в Первую эпоху звали авари, не свойственно высокомерное презрение к инородным. Аринион молчал. Ему было известно, что от дружбы с эдайн отказывался лишь Тингол, да и то не из презрения, а из опасения встретить среди них прислужников Моргота. – Владыка Сущего с самого начала покровительствовал Смертным. Изначально свободный, их род был кознями сидящих в Амане отягощен проклятием Вечного Ухода. Мне удалось превзойти своего Учителя. Сейчас ты увидишь Смертного, достигшего бессмертия! Рука Саурона тяжело легла на плечо, пронизывая fea и roa томительным жаром. Стараясь защититься, Аринион не сразу понял, что произошло. От двери двинулось нечто темное и промозгло-холодное. Отвращение захлестнуло эльфа, он дернулся освободиться. – Смотри! Слабость сковала тело. Темный силуэт обрел очертания человеческой фигуры. Черный плащ облекал голый остов, не рассыпавшийся лишь потому, что внешняя сила прижимала кости друг к другу. Череп, покрытый тусклыми седыми волосами, не сводил с нандо серых провалов глазниц. А на желтой фаланге пальца пульсировал мертвенно-зеленым сгусток пустоты. Мертвец потянулся к нандо, желая залить мучительную пустоту его жизнью. Не мяса и крови хотелось ему, как просто грубо насыщались орки, а той энергии, что наполняет тела живых. Мерзкий кольценосец мог существовать, только убивая. Но от жертв ему доставалась самая малость. Почти все высасывало кольцо на его пальце. …В человеке больше сил, чем в животном, а эльф сильнее человека. Если маленького нандо сейчас толкнут в костяные руки, кольценосец ощутит блаженную сытость… Мертвец предвкушал, как забьется от ужаса и боли пленник. А если бы перед ним стоял вооруженный боец?! Кольценосец дрогнул и поплыл назад. Дверь закрылась. Повелитель Мордора видел, как голубое сияние вдруг вытянулось узким лучом из правой ладони нандо. Этот луч, ударив в череп назгула, отбросил его почти к дверям! Агонабар, прежде звавшийся Ангмаром, нескоро очухается от такого удара. Саурон посадил эльфа в глубокое деревянное кресло. – Ну, что ты видел? – Живого мертвеца, - произнес тот, едва разлепив стянутые холодом губы. – Назгул двигался, мыслил – какой же это мертвец? – Под одеждой светились голые кости. – Плоть не обязательна для жизни. От нее больше неприятностей. Например, голод… или боль, - Саурон сильно щипнул нандо в сгиб локтя. Тот даже не поморщился, так был обессилен. – Мертвец и был голоден. И голод причинял ему боль. – Ты видел его кольцо? – Да… – И каково оно? Аринион совсем опустил голову, длинные пряди закрыли ему лицо. – Отвечай. – В нем вся его сила… – Чем ты его напугал? – Представил, что у меня в руке меч. – Ты когда-нибудь делал это раньше? – Нет… – Берегись впредь делать такие вещи. Эта глупость чуть не убила тебя. Когда окрепнешь, я покажу тебе много еще более интересного. Аринион старательно заштриховывал борта боевой ладьи. Сейчас, успокоившись, он сделал для себя важнейшее открытие. Оказывается, он не так уж и беззащитен! Если вдуматься, он ведь просто приказал мертвецу ощутить удар воображаемого меча. И тот ощутил и сбежал, чтобы не получить второго! А что если сосредоточиться и ударить Саурона?! Черный Майа скрутит его. Если бы найти обычное оружие и соединить удар стали с мысленным приказом… Завтра его снова будут расспрашивать – о мертвецком кольце. Что сказать? Он сумел скрыть многое, что рассмотрел в самоцветных кольцах. Но если Саурон возьмется по-настоящему… Хозяину Мордора почему-то очень важно знать, что думает об этих кольцах его пленник. Прикинуться непонимающим? На мачте ладьи появился флажок с изображением морской чайки. Но что означает доля пустоты в каждом кольце? То, что носит Саурон, состоит исключительно из нее. Не к нему ли текут силы остальных колец? Наденешь – и высосет знание, разум, жизнь… Чтобы отдать владельцу Единого? Но Келебримбор не хотел присваивать чужого! “Оно соединит известное нам с тем, что вы мне поведали!..” Может, все дело в соединении?! Князь мастеров сделал и еще три кольца, которые Саурон не смог найти. А если Келебримбор хотел своей работой соединить силы народов Эндора? Слить воедино искусство эльфов, мощь кхазад и неутомимое мужество людей? Ведь Ост-ин-Эдиль был единственным городом, в котором все три народа трудились не только рядом, но и вместе!.. Аринион с досадой глянул на безобразную кляксу, растекшуюся по листу. Впрочем, если ее хорошо подправить, получится одинокий утес в море. Сказать Саурону о своей догадке? А если попытаться умолчать, то как?.. Значит, надо готовиться к нелегкому допросу. Вокруг утеса закружились чайки, а к линии горизонта устремился корабль без весел. – Ты видел магические Кольца, юный эльдо. Даже держал их в руках, что довелось лишь немногим из живущих. Желал бы ты обладать одним из них? Аринион смотрел на свои ноги, не достающие до подножия кресла. – Нет, не желал бы. – Почему? – Ну… Оно мне ни к чему. – Потому что ты не мастер и не воин? Ты можешь стать и тем, и другим. – Все равно. Оно мне… не подходит. – Но есть и другие Кольца, созданные для вашего народа. Разве ты не слыхал о них? – Слыхал. – Но никогда не видел? Аринион заставил себя улыбнуться: – Я думаю, их не показывают каждому, кто попросит. – Ты прав. Владеющий такой вещью хранит ее в глубочайшей тайне даже от близких. Иначе те не смогут одолеть соблазна присвоить ее и самим возвыситься. Ты не задумывался, какая мощь вложена в эти Кольца? – Наверное… они помогают что-то делать. – Что, по-твоему? – Строить… Понимать… Воевать… – Воевать? – Повелитель Мордора заставил нандо глядеть ему в глаза. – Может быть, призывать Силы из-за Моря? Или те, что существуют здесь? – Я не знаю… – Я оставлю тебя наедине с теми двумя Кольцами, что раньше показывал тебе. Слугу я удалю, чтоб никто не нарушал твоего сосредоточения. Постарайся проникнуть в сущность Колец и овладеть ею. Я хочу узнать, достаточно ли хорошо ты слушал меня и учился. Мне кажется, тебе уже по силам управлять кое-какой магией. Аринион сидел на скамье у стола. Два широких кольца тепло поблескивали на черно-розовом сукне. Мягкий перелив изумруда то густел тонами ландышевых листьев, то светлел весенней травой. Закатными сумерками был полон аметист. Если бы не черная воронка внутри этих колец, какую пользу принесли бы они своим владельцам! И то, на пальце мертвеца, тоже не было только тьмой. Но соединены они с тем, что носит Саурон… Аринион схватился за край стола. Келебримбор сделал магическую цепь, а Саурон вплел в нее разрушительное звено! Пустота Единого поглотит все, созданное остальными кольцами! Вырвать и уничтожить сауронову поделку!.. Но тогда распадется скованная цепь, а воронки останутся, неизвестно куда потекут соединенные силы… Нет, понять правильно узнанное не по силам охотнику - подростку из маленького поселка на Эмин-Мюил. Лишь по-настоящему мудрые смогут принять верное решение. А Саурон снова посадит в кресло и станет выпытывать, что и как. Начинает казаться, что Черный Майа сам не знает, что за штуки добыл когда-то в развалинах Дома Мастеров. Следует еще раз примерить кольца, чтоб уверить Саурона в своем усердии. Но очень не хочется. Воронка все-таки пытается присосаться. Аринион со вздохом выпрямился и посмотрел на стенной ковер. Не хватит ли? Завтра просто отнекиваться, подчеркивая несравнимость своих знаний с мудростью Черного Майа? Смешно, но владетель земель и войск весьма падок на лесть. А будет снова лезть в мысли – терпеть. Нандо уже так привык терпеть, что и забыл, как это: жить легко и свободно. Аринион передвинул кольца так, чтобы видеть их с постели, переоделся в ночную одежду и нырнул под одеяло. Где-то в глубинах нижнего замка продолжали работу кузницы. По стенам и сторожевым площадкам башен ходили часовые. Слуги сновали, доделывая то, с чем не справились за день. Придворные предавались плетению паутины затаенной вражды и показной дружбы. А надо всем этим царила темная воля Саурона, одинаково всесильная над одетым в убранные золотом латы предводителем миллионной армии и ящером, барахтающимся среди полуразложившихся костей… Аринион уткнулся в подушку, чтобы возможные шпионы не заметили шального блеска в его глазах. Что, если попытаться?! Ему разрешалось иногда, в сопровождении слуги, выходить ночью на узенький балкончик напротив комнаты. Эльфам ведь не обязательно спать, но необходимо хоть иногда видеть небо. А с балкончика можно, хорошо прицелившись, прыгнуть в незарешеченное окно соседней башни. Лестница ее в две сотни оборотов выводит во двор, за которым решетка “гадюшника”, как называет яму ящеров стражник. Если заметят… можно будет попытаться наплести что-нибудь про наваждение от колец, от пронизывающей Замок воли Владыки… впрочем, вряд ли отвертишься. Останется только успеть прыгнуть в какую-нибудь бойницу. Но неужели не поможет ему его умение видеть в полной темноте, бесшумно и стремительно бегать?!. Конечно, ящер может и не подчиниться. Зато другого случая не будет! Аринион скомкал одеяло и осторожно приоткрыл дверь. Ему было безразлично, две сажени до камня внизу или две сотни. Едва коснувшись ногами кирпичного подоконника, он прыгнул еще раз и встал на лестничной площадке. Наверху громко стучали подкованные сапоги часового. На одном дыхании пересчитав босыми пятками все две тысячи ступеней, Аринион замер у входной двери. Черный шелк превращал его фигурку в тень в неосвещенном углу. Солдат в тяжелой кирасе вошел в башню и задвинул за собой засов. Дождавшись, пока он поднимется на десяток пролетов – сердце колотилось так, что вздрагивали пальцы – нандо ухватился за кованую скобу. Засов полз медленно, но без лязга. Мелкий снежок лежал по углам квадратного двора. От этого там казалось светлее, чем в середине его. Южный ветер трепал пламя масляных фонарей, и тени бегали подобием призрачных животных. Аринион заставил себя не метнуться опрометью к решетке, а пробежать двумя бросками, сделав между ними несколько спокойных шагов. Ни холод, ни ветер не убавили вони “гадюшника”, но загустили смазку на засове решетки. Тут замка не было – вряд ли хоть кто-то пришел бы к яме добровольно. Аринион тянул железный брус, уперевшись ногой в стену. Самка растолкала сородичей и лежала в самом теплом углу ямы. Медленное пищеварение ящера заканчивалось, скоро она снова примется беспокойно ползать и хлопать крыльями. Тяжелая, похожая на полено голова приподнялась, морщинистая шея стала вытягиваться. В мозгу величиной с лесной орех появилось воспоминание о расселине в горах. Там она будет совершенно одна, никто не сможет толкать ее лапами в бока, просовывать башку к облюбованному ею куску. Там, в песке, намытом высохшей в незапамятные времена рекой, она сможет отложить яйца, уже отягчающие ее желтое складчатое брюхо. И не потребуется все время сидеть на кладке, распахнув пасть и вздергивая крылья с тремя острыми когтями на сгибах. Все будет так, как было давным-давно, когда в грязи теплых болот вывелся ее первый предок. Огромные крылья дважды хлопнули, ящер подтянулся на край ямы. Какое-то легкое и приятно теплое существо чуть сжало коленями его шею там, где она вливалась в плечи. Но ящеру не было до него дела. Зубастую голову заполняло единственное стремление – к горам на северо-западе. И, согнув спину, он взметнул крыльями мусор на полу. Аринион сжался на спине ящера. Его зверь поднимался из двора-колодца с трудом, то и дело шурша концами крыльев по стенам. Казалось, ему не по силам добраться до края стен. Но крылья работали неутомимо. Внизу кто-то закричал и засвистел. Может, приставленный кормить зверей хотел приманить беглянку обратно? Башни, наконец, остались внизу. Тут ящер широким кругом на неподвижных крыльях развернулся на север. Ветер нес неуклюжего летуна все быстрее. Черный замок оставался позади, сливаясь с ночной темнотой. Аринион закоченел от холода. Внизу свет Итиля отражали сплошные снега. Темные провалы между вершинами Эрэд-Литуи остались далеко. Но эльфу никак не удавалось убедить ящера снизиться. В голове из одной пасти накрепко засела мечта о горной пещере, и инстинкт незапамятной древности указывал единственное направление – на северо-запад. Там когда-то росли влажные леса. Под корнями их было отложено яйцо, которое отыскал Саурон и заставил созреть в подвале Замка. И невдомек было ящеру, что леса те давно горят каменным углем в горнах подгорного племени. Нестись следовало там – остальное не имело значения. И позади оставались заснеженные леса Эмин-Мюил, непроглядная чащоба Зеленолесья. Нандо оставалось только удерживаться на шершавой шее. Двое пограничников скользили по опушке леса серыми тенями. Здесь снега сходили на нет, и землю покрывала увядшая, чуть тронутая морозом трава. Ноги эльфийских лучников касались ее беззвучно. Редкие деревья вокруг сбросили не всю листву, и стихающий ветер обрывал ее. Перепончатые крылья заслонили пояс Небесного Меченосца. Стрелки мгновенно вскинули луки. Сверху послышался скрежещущий вопль, черное тело, беспорядочно кувыркаясь, рухнуло между дубами. Лучники не сразу решились подойти к шипящему и корчившемуся зверю. Он щелкал огромной пастью и издавал невыносимый запах. Стрелы, всаженные в голову, не умертвили его, а заставили поползти прочь под деревья. Старший из лучников вытащил меч и стал осторожно приближаться к чудовищу. Оно сделало было выпад, но в тот же миг похожая на обрубок голова отлетела, отсеченная ловким ударом. Стрелок с брезгливым удивлением обошел тушу, потрогал носком сапога усаженное шипами крыло. – Алдарион! – чуть слышно позвал его товарищ. На взрытых листьях лежал маленький эльф. Левая рука его была неловко подвернута, светлые волосы на затылке быстро пропитывала кровь. Широкий ворот рубашки обнажил исцарапанное плечо и лопатку. Да и сама ткань, через которую просвечивали соски и впадинка пупка, вряд ли могла защитить от мороза. Один из стрелков сбросил меховой плащ завернул в него подростка. Из-за деревьев выбежал гнедой конь. Второй лучник, молча проводив напарника, продолжил обход опушки. Было тепло и пахло какими-то травами. Аринион приоткрыл глаза. Солнечный свет дробился на цветных стеклах окна на зеленые, золотые и розовые лучи. А синий зайчик лежал на одеяле прямо у его пальцев. Странно, синий, а теплый и ласковый… – С добрым утром! Девушка в голубовато-зеленом платье наклонилась над ним с улыбкой в золотистых, удлиненных к вискам эльфийских глазах. Аринион стиснул кулаки. – Где я? – В доме исцеления Карас-Галадона. Хочешь пить? Аринион приподнялся и упал лицом вниз в постель. – Что ты плачешь? Болит рука? Сейчас я тебе помогу… Ну, перестань! Келебвинг, иди скорее! Сереброволосая синдэ обняла Ариниона и прижала к себе: – Ну и поплачь. Пусть со слезами уйдет боль и страх. Останется лишь память о совершенном. Ты побывал где-то в плохом месте? Теперь ты у своих, ничто тебе не грозит. Утихнет боль, высохнут слезы и придет радость… Она гладила его голые плечи и спину, и спокойствие вливалось в усталую душу. Аринион правой рукой вытер глаза: – Келебвинг, я больше не буду. – Почему не будешь? Плачь хоть до заката. Вот тебе сухое полотенце для этого, - девушка приложила ему к щекам пушистую ткань. Аринион улыбнулся: – Знаешь, уже расхотелось. – А чего захотелось? – Умыться и причесаться. – Умывальник вон там, за дверью. А причесываться придется подождать. Аринион тронул свою голову. Волосы были очень коротко острижены, а затылок закрывала широкая повязка. На левом предплечье тоже были толсто намотаны бинты. – Ты же с неба свалился! Ну и ушибся немного! – девушка со смехом погладила его по щеке. – Надеюсь, память тебе не отшибло, и ты назовешь свое имя? – Аринион, сын Нимлоса и Линдис с Эмин-Мюил. – А я Лалнэн из Карас-Галадона. Вставай, одевайся и идем завтракать. Ты, наверное, голоден, как тот зверь, на котором прилетел. – Зверь?.. А где он? – Наши лучники подстрелили его. Они же не знали, что это твой конь. Жуткое страшилище! Где ты добыл его? – В Барад-Дуре. – Что?! – Лалнэн выронила рубашку. – Давай отложим расспросы на “потом”, - велела Келебвинг. – Помоги ему одеться и накорми. – Я сам оденусь – Подожди пока заживет рука, тогда и делай все сам. Лалнэн поставила на стол миску, полную толстых оладий, и горшок меда. Деревянный пол приятно холодил босые ноги. В приоткрытое окошко текли ароматы ранней осени. На подоконник коричневой молнией соскочила куница и села, сложив на белой груди передние лапки. Лалнэн зачерпнула большой ложкой сметану и выложила тугой горкой на свежий лист клена. – Иди, подкрепись. Куница пошевелила усами над угощением, озорно посматривая вокруг блестящими глазками. Съев, тщательно умылась, потерла когтистые ладошки. Ей хотелось теперь прыгнуть кому-нибудь на плечи и поспать, обернувшись искристым воротником. “Иди ко мне!” Зверек метнулся на стол, шелковистой лентой перетек по светло-синему рукаву и улегся, чуть цепляя когтями ткань. Носик куницы горячо сопел в ухо Ариниону. – Лалнэн, можно мне пойти погулять? – Только не лезь на деревья. Второй раз составить кости будет потруднее. Когда Анор уйдет за деревья, возвращайся сюда. Келебвинг займется твоей рукой. Свежая, чуть влажная трава щекотала ноги. Кроме розовых луговых васильков и желтой кашки, в ней виднелись незнакомые цветы. Аринион наклонился, чтобы рассмотреть их – куница больно царапнула шею. И ослепительно, оглушающе пришло понимание – он свободен! Не в силах устоять на ногах, Аринион присел у неохватного серебристого ствола. Кисть голубых колокольчиков качалась у него между пальцами. – Ой, тебе плохо? Девочка в коротком платье подбежала к нему. – Нет, мне, наоборот, хорошо!.. – Ты глупый! Когда хорошо – смеются и поют, а у тебя текут слезы! Тебе больно? Давай, я отведу тебя к Келебвинг? Она погладит тебе руку и голову, и все пройдет. – Не надо. Мне разрешили погулять. – Ты совсем глупый, как мой старший брат! Тот тоже, когда его ранили, говорил всем, что ему не больно. На самом деле разве здоровых перевязывают? Аринион вытер слезы и улыбнулся: – Меня уже лечили сегодня. Лучше покажи мне ваш город. Девочка задумалась, вертя в руке ветку. – Пойдем к родникам. Там так здорово купаться! Воды семи мощных родников собирались в каменный бассейн и оттуда водопадом сливались в другой, более глубокий. Всего пять чаш из разноцветного гранита соединялись между собой водосливами, а последняя каналом открывалась в реку. Девочка на бегу скинула одежду и прыгнула в верхнюю. – Здесь вода совсем теплая!.. Только тебе нельзя купаться, - сказала она строго и тут же утешила. – Ты не огорчайся. Вот, снимут повязки… Она сделала несколько гребков и с ликующим визгом шлепнулась в чашу пониже. – Вот как можно! И так до самой реки! Аринион погрузил в воду пальцы, ощущая струящиеся пузырьки. – Теперь пошли в сад! Там еще много поздних груш. Грушевые деревья здесь были старыми. Крупные плоды висели высоко, дозревая под солнцем зимы. Аринион тронул необычно гладкую, без шипов ветку. Дерево дремало в тихом покое тепла и безветрия. Но осторожный вопрос оно отозвалось с ворчливой добротой работающей женщины: бери груши и иди гулять. – Ты не лазай на дерево, - снова предупредила девочка. – Я сама тебе сейчас сорву две штуки. – Вообще не надо лазать. Ветка чуть качнулась, и в густую траву тяжело упали пять груш: зеленовато-желтые, с бордовым румянцем. – О, ты так умеешь?! А можешь сбросить с самой верхушки? – Могу. Но они там совсем перезрелые, разобьются. Едва заметная тропинка вывела на поляну между краснолистых кленов. Под самым большим на деревянной скамье сидела высокая женщина. Волосы ее светоносным потоком сбегали из-под тонкого серебряного обруча на цветущие незабудки. Девочка приосанилась, стараясь отлепить подол от мокрых коленок. Кусать сочную грушу она не перестала. Женщина повернулась к детям и встала. Мягко заструились складки ее белого плаща. – Подойди ко мне, Аринион. Нандо шагнул вперед, захлестнутый тревожной радостью. Нежные и сильные ладони легли на его локти. – Присядь рядом. Девочка, заложив руки за спину, покрутилась на пятке: – А я пойду погуляю, Владычица? Та вытащила из ее светлых волос застрявший листок груши и кивнула. Аринион боком присел на скамейку. Он беспокойно теребил здоровой рукой широкую кайму вышивки на подоле рубашки. – Владычица, я должен очень многое рассказать тебе… – Потом. – Я был в Барад-Дуре, в самой башне Саурона! Это очень важно! – Все же один день и одну ночь можно подождать. Привыкни к свободе. Она легко коснулась ладонью стриженых волос. Глаза Владычицы, похожие на освещенные рассветом морские волны, заглянули в душу. Ясный покой охватил Ариниона. Словно могучая рука загородила его щитом от всей виденной злобы. И он просто и доверчиво потерся щекой о белый шелк. Три всадника на серебристо-белых конях рысили по засохшим травам. У двоих ножны длинных мечей касались стремян. Третий, державшийся в середине, был в кольчуге, но без оружия и сидел на неоседланной лошади. Под копытами захрустел гравий. Всадники остановились у черных, пахнувших дымом руин. Развалины были грандиозны, словно останки рассыпавшейся горы. Кое-где блестели стеклянистые потеки – здесь камень плавился под натиском обрушившихся на него сил. Безоружный всадник соскользнул с лошадиной спины. – Не отходи далеко, Аринион! – окликнул его товарищ. – Вдруг в щелях еще прячутся орки? – Здесь нет ничего живого, - грустно ответил тот. Серое марево текло от руин, чуть колеблемое северным ветром. – И такая безжизненная пустыня тянется нынче до самых опушек Великого Зеленолесья, - сказал эльфийский воин, оглядывая руины с высокого камня. – Там жила Араорнэ, онтийка. Она первая стала учить меня говорить с олвар… После войны я искал ее и не нашел. Наверное, она погибла вместе со своими садами… – Скорее, воспитательницы деревьев ушли на восток. Вы еще встретитесь. Аринион качнул головой. – И наши холмы обожжены войной. Почти все уцелевшие уплыли за море… А сумевшие выжить деревья так напуганы, что почти не отзываются. – Пройдут годы, и вырастут новые леса, которые не будут знать страха! – гордо произнес воин, положив ладонь на рукоять меча. Аринион молчал. Черный замок исходил не только чадом, но и бессильной злобой, скопившейся в камнях. И радость победы горчила опасением, что Враг только затаился на время. – Смотри, повелитель олвар! Твои друзья, оказывается, сильнее огня и колдовства! На обломок стены вскарабкался вьюнок и уже распустил два бело-розовых цветка. Аринион тронул ладонью тонкий стебелек. Растение мягко шевельнулось и, подкрепившись чужой силой, на глазах развернуло еще два листка. И на всей Земле настанет мир.                     Новости    Архивчик   Музыка      Галерея    Контакты     Форум