|
|
Дана Мэй АМАРИЭТронный зал во дворце на вершине Таникветиль не имел потолка. Им служило небо – днём синее, как поле незабудок, а ночью чёрное, бархатное, с огромными сияющими светильниками-звёздами. Стен не было тоже – вместо них по сторонам зала возвышались высокие белые колонны. Когда ветер колыхал лёгкие занавеси между ними, становилось видно море – далеко внизу, за сверкающими башнями города, зелёными равнинами и прибрежной полосой неприступных гор. Финарфин видел всё это не однажды, но всякий раз замирал от восхищения, рассматривая детали, наслаждаясь, запоминая, впитывая.Сегодня всё было иначе. Сегодня мир потерял краски и превратился в пепел – как когда-то давно, в дни Исхода, когда кровь обагрила белые камни Альквалондэ, а Финарфин потерял сына. Он поднял глаза на два возвышающиеся в конце зала трона. Светлая Элберет смотрела на него с сочувствием, Манве слегка щурился, как от боли, которую лучше не показывать. На лицах обоих, тем не менее, было написано ясное “Нет”. - Ему нужна помощь, мой повелитель! – умоляюще повторил Финарфин. – Я не прошу переправить через океан войска, чтобы вытащить его из темницы, но хотя бы поддержи его, чтобы его душа могла противостоять мраку. Пошли ему Силу Амана... Он помолчал и едва слышно, опустив глаза, добавил: - Они ведь тоже твои дети. - Я просил не упоминать о них. Ни о ком из них, - тихо, но твёрдо проговорил Манве. – Они пошли своей собственной дорогой. Они хотели заявить миру, что выросли. Что могут сами делать выбор – и принимать всё, к чему он приведёт, не нуждаясь в пастырях. Уважать их решение – в том числе значит не хватать за ворот каждый раз, как неразумных младенцев, которых оттаскивают от огня. - Но повелитель, - голос Финарфина сорвался. Он не знал, что ещё можно сказать. Всё уже было сказано – всё, что несчастный отец может высказать тому единственному, в чьих силах спасти его сына. Финарфин всегда умел говорить – спокойно, метко и весомо, попадая точно в цель, добиваясь невозможного. Но сейчас его дар подвёл его. Нужные слова терялись в волнах наступающего отчаяния, рассыпались острыми осколками, забивали горло и душили, но всё никак не могли произнестись так, как должно. Так, чтобы всех убедить. Тронный зал уже был заполнен, валары заняли места вокруг Манвэ и Элберет, майары и эльфы столпились за спиной Финарфина – и все смотрели на него. Под их пристальными, сочувствующими, мрачными, горькими взглядами он чувствовал себя таким… бесполезным! - Пожалуйста, - хрипло повторил он и медленно опустился на колени. Отчасти чтобы выразить мольбу, отчасти потому что ноги отказывались его держать. - Встань, король, - расстроенно сказал Манве. Кто-то из майаров бесшумно метнулся к Финарфину, подхватил, поднял на ноги и остался рядом, поддерживая. - Не в моих силах им помочь. - печально продолжил Манве. - Я могу поменять цвет неба или количество звёзд на нём, могу устроить вечное лето, воздвигнуть горы вместо морей. Но этого я не могу изменить. За свой выбор приходится отвечать всегда, рано или поздно, валару, эльфу или любому другому созданию – это основной закон бытия и не я его придумал. Прости, друг мой. Даже если я захочу, я просто не смогу передать Свет Амана твоему сыну, ибо нет такой силы, что ныне связывала бы его с нашими берегами. Манве опустил голову, Финарфину на мгновение показалось, что он закусил губу. Ниэнна подняла руку к горлу и часто задышала, её лицо исказилось. Вана подошла молча, обняла её сзади, уткнувшись лицом ей в спину. Ульмо выжидательно смотрел на Манве, будто порываясь что-то сказать. По просторному залу, как ветерок, пронёсся странный шёпот. Финарфин машинально оглянулся туда, куда смотрели, расступаясь и тихонько переговариваясь, майары и эльфы. От двери к трону через длинный коридор шла эльфийка. Финарфин не видел её невозможно долго – почти со дня Исхода. Она покинула подножье Таникветиль, поселилась со своей свитой у самого моря в пустынной долине и не очень жаловала гостей. Финарфин не хотел беспокоить её незваными визитами, но несколько раз писал письма и получал ответы. Он просил её о встрече и разговоре. Ему казалось, что увидеть невесту сына – это как прикоснуться к его тени, хотелось вспомнить о нём вместе с ней. Она отвечала, что всему своё время. Её почерк был твёрдым, изящным и каллиграфически выверенным, тон – тёплым и спокойным. О Финроде в этих письмах обоими не было сказано ни слова. Это было не нужно – каждый из них прекрасно умел читать между строк. Амариэ медленно, плавно шла через зал, словно сквозь расступающиеся волны внезапной тишины и её взгляд был направлен только на Манве. Оказавшись перед его троном, она остановилась. Финарфин смотрел на неё, почти забыв, где и зачем находится. За прошедшие годы она изменилась. Исчезла детская округлость щёк, скулы стали резче и правильнее, глаза темнее и выразительнее, в них было почти больно смотреть, как на звёзды в зимнюю полночь на вершине Таникветиль. Осанка стала прямее и свободнее, золотисто-рыжие волосы уложены в высокую причёску, как корона – и Финарфин заметил среди солнечно-огненных прядей снежные дорожки. На правой руке эльфийки была перчатка, до самого плеча – лёгкая, кружевная, с диковинным узором, не позволяющая разглядеть кожу. Вскоре после Исхода Амариэ слегла с лихорадкой и ходили смутные слухи, что тогда же на руке у неё появилось отморожение. Учитывая умеренный климат и почти мгновенно излечивающий что угодно воздух Амана, и затяжная болезнь и оставшиеся шрамы были необъяснимы. Странности на этом не закончились – Финарфину шёпотом сообщали о приступах видений Амариэ – в них был удивительный город в огромных пещерах, сверкающее тысячью невероятных цветов ожерелье, сражения, звуки арфы, странные создания, обречённые на неведомую эльфам судьбу. Иногда, обратив взор на её долину, Финарфин смутно ощущал отзвуки доносящихся оттуда тревожных мыслей, ответственности, пониманий, одиночества – и боялся признаться себе, что знает, кому они принадлежат. К кому тянется мост из долины – через океан и далёкие земли, через поставленную богами Завесу, через выборы, вину и опыт, пробивая любые преграды. Эльфийка так и не произнесла ни слова. Она просто стояла и молча глядела на Манве - высокая, неподвижная, спокойно-уверенная, словно выточенная из волн и ветра. И целый мир был в её взгляде. Наверное, даже для Манве это оказалось непросто – но он смотрел, внимательно, даже жадно, тоже не говоря ни слова. Потом в напряжённой холодной тишине словно затеплился луч солнца – Манве улыбнулся. - Есть такая связь, - наконец произнесла Амариэ. - Финарфин уже и забыл, какой глубокий и поющий у неё голос. Как у самых особенных из раковин Ульмо. - Допустим. Но это не значит… - мягко начал Манве и замолчал. - Я знаю, - ровно ответила Амариэ. - Твоё ожидание может оказаться дольше жизни, - добавил Манве жёстче, но взгляд его отнюдь не был холоден. - Я знаю и это, - Амариэ улыбнулась своей странной потусторонней улыбкой. На этот раз в её голосе было что-то ещё – как будто поддержка и утешение. Манвэ озадаченно моргнул, лицо Ульмо просветлело, Ниэнна выпрямилась, её дыхание стало ровнее. - Если я пошлю ему Свет Амана – он всё равно будет знать, что виноват. И всё равно умрёт. - Он будет знать, что есть нечто, что больше его вины, - не опуская глаз, мягко возразила Амариэ. - Больше жизни и смерти. Он умрёт с Аманом за спиной. Ты можешь не одобрять его решений. Но можешь ли ты сказать, что не любишь его? Он не отказывался от Амана – он оставил здесь часть себя и, как видишь, связь с его стороны не исчезла. А с твоей? - Конечно нет. Никогда! - глухо ответил Манве. Она шагнула вперёд. Манве почти утонул в её ставших вдруг бездонными глазах. Губы Амариэ не разомкнулись, но каждый, находящийся в зале, услышал у себя в голове её шёпот, вплетённый в горный ветер, как серебряный колокольчик в косы: - Тогда дай ему это почувствовать! Манвэ встал, протянул руку к Амариэ. Она вздохнула и слегка подалась вперёд, прикрыв глаза и между ними вдруг соткалась словно бы мерцающая радуга – из долетающего с моря бриза, утренних лучей, розового отсвета на склонах снежных вершин. Она сияла, переливалась и звенела сотней тонких голосов – и другие голоса отзывались из дальней дали, из-за синего горизонта, где море растворялось в небе. Когда радуга постепенно угасла, Амариэ вдруг посмотрела прямо на Финарфина. У него захватило дух - в глубине её глаз как будто таял мост, на другом конце которого маячила в утренней дымке знакомая фигура. Эльфы, майары и валары окружили Финарфина и Амариэ, их взгляды, прикосновения, вопросы казались теперь лёгкой золотистой сетью, растворяющей боль. Манве повернулся к Элберет. - Временами я думаю, что Эру посмеялся над всеми нами, внушив, что слишком велик, чтобы участвовать в делах Мира. Иногда я смотрю на них, – он кивнул на гостей в зале, - и мне кажется, что Он прямо здесь. Со всем его величием, великолепием, невыразимостью. Смотрит из их глаз, говорит их устами. Протяну руку – и дотронусь. Элберет улыбнулась, сжала его пальцы. В её глазах светился космос, с миллиардами вращающихся сверкающих миров. Теперь он не казался чёрным – в нём раскинулись звенящие хрустальные мосты, переливающиеся бесчисленными радугами – выше расстояний, выше времени, выше вины и одиночеств. Больше жизни и смерти. Манве сжал в ответ пальцы жены и, улыбаясь, кивнул Финарфину. Ему казалось, что мир сегодня стал чуточку светлее. - Может быть, они действительно смогут выпутаться из всей этой длинной истории, - предположила Элберет. - Может и смогут, - согласился Манвэ.- Кто может вмешаться, когда Эру говорит в их душах? Мелькор так и не понял, что мы можем только наблюдать и пытаться понять. В конце концов, любовь моя, - он тихо засмеялся и коснулся губами её виска, - мы всего лишь боги.  |